Бернд Бонвеч - История Германии. Том 1. С древнейших времен до создания Германской империи

В монументальном искусстве господствовал перенятый из Франции и там же трансформированный позднеантичный романский стиль. Наиболее яркое воплощение он получил в соборах Вормса, Шпейера и Майнца. Внешне тяжеловесная архитектоника без архитектурных излишеств уподобляет эти храмы, базиликальные и центрические в плане, огромным плывущим кораблям. Если в раннем романском стиле (X в.) во внутреннем убранстве применялась настенная живопись, то в позднем (с сер. XI в.) она дополняется каменным декором на сложные, нередко мифологические сюжеты. Охарактеризовать их лучше словами епископа Бернарда Клевросского (1091-1153), крупнейшего деятеля церкви и последовательного клюнийца: «...Для чего же в монастырях перед взорами читающих братьев эта смехотворная диковинность, эти странно-безобразные образы, эти образы безобразного? К чему тут грязные обезьяны? К чему дикие львы? К чему чудовищные кентавры? К чему полулюди? К чему пятнистые тигры? К чему охотники трубящие? Здесь под одной головой видишь много тел, там, наоборот, на одном теле — много голов. Здесь, глядишь, у четвероногого хвост змеи, там у рыбы — голова четвероногого. Здесь зверь — спереди конь, а сзади половина козы, там — рогатое животное являет с тыла вид коня». Эти реминисценции «звериного стиля» сказались и на понимании человеческого образа. Приземистые фигуры романских святых, апостолов напоминают своей мужиковатостью об их простонародном происхождении.

Мечты о мире в эпоху раздробленности и нескончаемых феодальных междоусобиц воплотились в изображениях Страшного суда: Господь не парит над миром, подобно византийскому Пантократору, но, напротив, он среди своей паствы, ее судья и защитник. Экспрессия романского декора отобразила, таким образом, менталитет германского раннего Средневековья, соединив причудливым образом все три указанные традиции культуры.

Носителями раннесредневековой культуры Германии к началу XII в. становятся дворы крупной знати, чему в немалой степени способствовала ситуация затяжного политического кризиса в стране и на этом фоне — ослабление королевской власти. Строительство крупных, укрепленных резиденций сначала герцогов, а потом и наиболее значимых графов привлекало к их дворам и акробатов, и ученых-теологов, и первых из миннезингеров.

Путешествуя от двора ко двору, неся свое искусство не на латыни и не на зарождающемся французском, но, наоборот, на германских наречиях, они постепенно содействовали основам высокой средневековой культурной, этнической, межрегиональной коммуникации. К началу XII в. не без их помощи зарождается стиль рыцарской культуры, где воспевались эпические подвиги легендарного короля Артура, вырабатывались навыки организации и проведения турниров по северофранцузскому образцу, культивировались отношения преданности вассалов к своим сеньорам, формировался идеал «христианского рыцаря», защитника церкви, вдов и сирот.

Но подлинным объединяющим центром немецкого языка, а затем и культуры в целом все-таки станут немецкие города. Именно они воспримут культурные импульсы, идущие из Италии и Леванта, новые практические знания, реципиируют римское право. Раннесредневековая культура в Германии, совершив синтез античного, германо-варварского наследия и христианства, станет прочным фундаментом культуры развитого Средневековья.

В высокое Средневековье Германия вступала как одно из самых могущественных европейских государств. Ее властители мечом и словом стремились утвердить единство Запада как определенной культурно-исторической общности, основанной на католической вере. Однако эта универсалистская политика правителей Священной Римской империи (до 1157 г. сохранялось название «Римская империя», затем ее стали именовать «Священная империя» и только в 1254 г. закрепилось название «Священная Римская империя») шла вразрез с набиравшими в других странах Западной Европы тенденциями к образованию национальных государств. В соседней Франции короли династии Капетингов успешно проводили политику собирания французских земель в рамках единого государства. Более или менее значительные шаги в этом направлении были сделаны и в других странах Западной Европы. Конечно, этот процесс централизации везде протекал далеко не безоблачно. Но вектор его уже четко определился. Возникновение сословных представительств, подобных английскому парламенту или французским Генеральным штатам, явилось индикатором национально-политической консолидации ряда европейских стран.

Альтернативным этим процессам являлось развитие Священной Римской империи. Итальянская политика германских императоров, достигнув предела своих возможностей в эпоху Штауфенов / Гогенштауфенов (1138-1254), после поражения при Леньяно (1176) стала — чем дальше, тем больше — «пробуксовывать». Не будучи в состоянии сколько-нибудь прочно утвердить свою власть в итальянском мире, германские императоры объективно препятствовали процессу национально-политической консолидации здесь, внося свой «вклад» в военную и политическую смуту на Апеннинском полуострове. Эта универсалисткая политика империи, в конечном счете, сказалась и на судьбах самой Германии, обусловив ее длительную политическую раздробленность. Сложившийся в ее ходе особый характер отношений между империей и папством привел к постоянному вмешательству папской курии во внутренние дела Германии. В то время как в других европейских государствах, например Франции, усиливавшаяся королевская власть сумела поставить определенные границы папским домогательствам и подчинить находившиеся на ее территории церковные учреждения своей юрисдикции, правители Германии были вынуждены считаться с возросшей ролью церковных княжеств. Уникальная, сложившаяся к концу высокого Средневековья только в Германии система территориальных княжеств отражала во многом специфичность процессов этнополитической консолидации на германской почве, где правители этих княжеств обогнали центральную власть в деле централизации и связанных с ней процессов создания новых социальных институтов.

Наибольших успехов универсалисткая политика германских императоров достигла в период правления династии Штауфенов. Одним из самых ярких ее представителей являлся Фридрих I Барбаросса (Рыжебородый) (1123-1190), который стал германским королем в 1152 г. Главные усилия Фридриха были направлены на восстановление под эгидой германских государей Римской империи. Сразу же после своего восшествия на немецкий престол Фридрих I писал папе, что его цель в том, «чтобы восстановить величие Римской империи в ее прежней силе и блеске». Раздробленная, раздираемая глубокими противоречиями, усеянная богатыми городами италийская земля казалась лакомой и легкой добычей для завоевателей. В планы Фридриха входило намерение создать здесь собственный домен, комплекс фамильных владений Штауфенов как основы своего политического могущества. Ни один из его предшественников не уделял такого внимания итальянским делам, не провел там столько времени, сколько Фридрих I. Из 38 лет своего правления 16 он провел в Италии, совершив за Альпы шесть походов. В основе походов лежали не только властные амбиции имперского характера. Североитальянские города представляли собой лакомую добычу. Крестовые походы и рост торговли придали импульс их экономическому развитию.