Руслан Скрынников - Россия накануне смутного времени

Царь Федор Иванович мало чем походил на своего царственного отца. По словам современников, близко наблюдавших последнего государя из династии Калиты, Федор отличался болезненностью, слабым телосложением, нетвердой походкой. В 30 лет он производил впечатление человека недеятельного и тяжелого. Нос у него ястребиный, голос тихий и противный, на лице, поражавшем своей бледностью, постоянно бродила улыбка. Царь «прост и слабоумен, — отмечал английский посол, — но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен» [384] Флетчер Д. О государстве Русском, с. 152–153. Ср. письма Л. Сапеги из Москвы (1584 г.). — Historia Russia monumenta, t. II, p. 2. . Еще резче об умственных способностях Федора отзывался папский нунций А. Поссевино, который говорил, что его умственное ничтожество граничило с идиотизмом, почти с безумием. «Простоту» царя Федора отмечали и русские источники. «Сей бе благ и препрост и милостив», — писал новгородский летописец. Из иностранцев наиболее осторожным в оценках был Я. Маржарет, но и по его словам, Федор был весьма недальнего ума, нередко сам трезвонил на колокольне и большую часть времени проводил в церкви [385] Pierling P. Le saint Siege, la Pologne et Moscou. Paris, 1885, p. 19; Новгородские летописи, с. 4; Маржарет Я. Записки. — Устрялов Н. Сказания современников о Дмитрии Самозванце, ч. I. СПб., 1859, с. 255. .

Федор плохо подходил для роли наследника грозного царя. Даже исполнение внешних ритуалов и участие в придворных церемониях давались ему с трудом. Однажды на официальном приеме английского посла Федор стал креститься и громко заплакал. (Ему передали отзыв посла о его персоне: «Не царем бы ему быть, а монахом» [386] Горсей Д . Путешествия (II), с. 77; Толстой Ю. Указ. соч., с. 44. .)

Ничтожество Федора едва не погубило дело, начатое его предшественниками. Разрушение сильной государственной власти казалось неминуемым. Но разгром боярской оппозиции и сосредоточение власти в руках Годунова затормозили начавшийся было процесс и привели к возрождению централизаторских тенденций. Итогом была знаменательная перемена в официальном титуле царя. В письмах и устно царь Иван охотно именовал себя самодержцем, но только при его преемнике царский титул приобрел свой законченный вид: «царь и великий князь Федор Иванович, всея Русии самодержец» [387] В литературном пересказе Д. И. Годунова царский титул звучал так: «Превысочайшие царские степени… великаго монарха божьей милостию великого государя царя и великого князя Федора Ивановича, всея Росия самодержца и иных многих господарств, восточных, и северных, и западных, отчича и дедича и наследника…» (ГПБ, ОР, Соловецк. собр., № 858/748, л. 3–4). . Усвоение нового титула было в наименьшей мере связано с личными достижениями царя Федора. Как раз наоборот. Глава монархии получил титул, указывавший на его неограниченную власть, в то самое время, когда могущественный правитель окончательно лишил его возможности оказывать влияние на дела управления. Однако изменение в царском титуле явилось симптомом серьезных перемен в политической ситуации. Полоса исторического развития, связанная с аристократической реакцией, осталась позади. Формирование самодержавной формы правления завершилось.

Труды и заботы управления тяготили Федора, и он искал спасения в религии. Каждый день он подолгу молился, простаивал у обедни, раз в неделю ездил на богомолье в ближние монастыри [388] «И той убо не радя о земном царствии мимоходящем, но всегда ища непременяемаго» (Сказание Авраамия Палицына, с. 101; см. также: Флетчер Д. О государстве Русском, с. 153). . «Тело же убо свое повсегда удручаше церковными пении, и дневными правилы, и всенощными бдении, и воздержанием, и постом…» [389] Житие Федора Ивановича. — ПСРЛ, т. XIV, с. 3. — писали московские современники о Федоре. Но наряду с благочестием Федор унаследовал от отца и пристрастие к диким забавам и кровавым потехам. Более всего привлекали Федора медвежьи бои. Вооруженный рогатиной охотник отбивался, как мог, от дикого медведя в круге, обнесенном стеной, из которого некуда было бежать. Потеха нередко заканчивалась трагически для «Гладиатора» [390] ДАИ, т. I, № 131, с 196, 198–199, 205,207,208,210. .

Борис Годунов был полной противоположностью царю Федору. Он, бесспорно, обладал качествами выдающегося политического деятеля. Современники единодушно отмечали его острый и живой ум. Наделенный от природы хорошими способностями, Борис, по-видимому, был одним из лучших ораторов своего времени. Дневник датских послов, посетивших Москву в 1602 г., сохранил удивительные образцы его красноречия. Но у современников сложилось впечатление, будто он был человеком необразованным и даже неграмотным. Так, Джером Горсей, многие годы пользовавшийся дружбой правителя, утверждал, что Борис склонен к чернокнижию, не учен, но быстрого ума, от природы красноречив и имеет звучный голос. Члены датского посольства в Москве в 1602 г. отмечали, что царские письма к герцогу писал под диктовку отца царевич Федор, «ибо сам царь не умел ни читать, ни писать». Их свидетельство подкрепляется заверениями дьяка Ивана Тимофеева, будто Борис смолоду и до конца дней своих не проходил стези буквенного учения «и, чюдо, яко первый таков царь не книгочей нам бысть» [391] Дневник Акселя Гюльденстерна. В пер. Ю. Н. Щербачева. — ЧОИДР, 1911, кн. 3, отд. IV, с. 36, 78; Горсей Д. Путешествия (II), с 102; Временник Ивана Тимофеева, с. 56. .

Современники, однако, ошибались. Вопреки их уверениям, Борис был, несомненно, грамотным человеком. Сохранились собственноручные подписи Бориса на данных грамотах Ипатьевскому монастырю 7084 г.

(«Яз Борис… руку приложил») и 25 марта 7080 г. («Яз Борис селцо Присково с деревнями в Ыпацькой манастырь дал и руку приложил») [392] Автографы Бориса Годунова обнаружил и опубликовал Д. С. Шереметев (ЧОИДР, 1897, кн. I, с 6–7). . После восшествия на престол Борис не подписывал грамот и предпочитал диктовать сыну свои письма не по причине безграмотности, а из уважения к древней московской традиции, в силу которой православные государи никогда не «рукоприкладствовали» наравне со своими подданными — холопами.

Отзывы современников о Борисе в первую очередь определялись их собственными симпатиями и антипатиями. Князь И. А. Хворостинин, сохранивший к нему тайную симпатию, упоминал о необразованности Бориса, но с похвалой отзывался о его природных дарованиях: «…аще и не научен сий писаниам и вещем книжным, но природное свойство целостно имея». Значительно строже судил о Годунове Авраамий Палицын, поплатившийся за участие в антигодуновской оппозиции заточением в монастырь. Подобно дьяку Ивану Тимофееву, он обвинил Бориса в незнании священного писания. Этим незнанием, по его мнению, объяснялись неблаговидные дела правителя Российского государства: «Но аще и разумен бысть Борис в царских правлениях, но писаниа божественнаго не навык и того ради в братолюбии блазнен бываше» [393] Повесть князя Ивана Андреевича Хворостинина. — РИБ, т. 13, стлб. 531; Сказания Авраамия Палицына, с. 101. .