Люсьен Мюссе - Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна

Это обновление охватывало далеко не все сферы цивилизации. Наследие Каролингов — огромное пространство, усеянное руинами, — не было приведено в порядок. В Западно-Франкском государстве долгое время ничто не могло заменить идеологию христианской Империи франков. Усилия по унификации права, которые начали приносить свои первые плоды в середине IX в. благодаря влиянию капитуляриев и вмешательству некоторых клириков, вроде Агобарда Лионского, были полностью заброшены, и законы стремительно раздробились на множество правовых обычаев. Вся та структура, которая было начала складываться вокруг понятия государства и государственной власти, оказалась забыта, по крайней мере королевской администрацией. Лишь несколько территориальных правителей, граф Фландрии и, главным образом, герцог Нормандии, проявляли кое-какой интерес к некоторым из этих осколков и подумывали о том, чтобы после более или менее продолжительной паузы начать действовать в том же духе (л юбопытно отметить, что герцогство Нормандское осуществило в XI в. унификацию своего права и даже земельных мер (в пользу «импортного» акра; Каролинги склонялись в пользу франкского боннье). Однако здесь имеет место, скорее, встреча двух политических мировоззрений, чем прямое заимствование) .

Итак, вторжения IX и X вв. в целом оказали на посткаролингскую цивилизацию лишь негативный эффект. В отличие от того, что произошло после потрясений V и VI вв., континентальный Запад не прибег к синтезу своего исковерканного наследия и навязан ного ему силой внешнего влияния. Ему почти всегда приходилось извлекать необходимые для возрождения основы из своих собственных глубин .

Таким образом, лишь приморские регионы столкнулись, при встрече со скандинавами, с проблемами ассимиляции, и прежде всего кельтские страны, Англия и Нормандия. Однако феномен викингов был лишь вторичным по отношению к самому явлению завоевания. Скандинавам удавалось окончательно закрепиться где-либо только тогда, когда они овладевали ранее пустовавшими землями, как, например, Фарерские острова и Исландия. «Область датского права» и Нормандия никогда даже на словах не зависели от скандинавских государств. Основанные за морями колонии официально присоединялись только в норвежском пространстве и гораздо позднее. Норвежский государь Магнус Голоногий (1093–1103 гг.) очень стремился подчинить своей власти королевство Мэн и некоторые поселения в Ирландии, но это ему удалось лишь на несколько месяцев. В XII в. Гебриды и Мэн более или менее благосклонно признали сюзеренитет далекого норвежского короля; в 1263 г. Хакон IV восстановил его, но после 1266 г. Магнус Исправитель Законов уступил эти острова Шотландии (в XIV в. о-в Мэн, сохранив обширную автономию, перешел под власть Англии). Присоединение Оркнейских и Шетландских островов было более долговременным — фактически с конца XII в. до 1468 г., а юридически — до 1590 г., так как первоначально острова лишь заложены шотландской короне.

Скандинавские языки завоевали лишь небольшую территорию, и их победа никогда не бывала окончательной, за исключением случая необитаемых Фарерских островов и Исландии. На Оркнейских островах норн (= norron , «норманнский») царствовал единолично на протяжении почти всего Средневековья и исчез только в конце XVII века. На Шетландских островах он вышел из употребления около середины XVIII в., но единицы еще знали его в начале XIX века. На этих двух архипелагах, как и в Катанесе (где норн изжил себя в XVI, а может быть, даже в XV веке), скандинавский язык был прямо замещен английским из Шотландии. На Мэне норвежский никогда не вытеснял кельтского наречия (манке, диалект ирландского), но долгое время оставался языком правящего класса и литературы; по-видимому, он угас около XIV в. перед повторным расцветом кельтского, сегодня, в свою очередь, умирающего. Чуть раньше (XIII в.?) также обстояло дело на внешних Гебридах, где в X в. большая часть жителей Льюиса, Уиста и Ская определенно говорила на норвежском. Важные аспекты словаря, естественно, сохранились.

В прибрежных городах Ирландии норвежский, похоже, играл более ограниченную роль, повсеместным было двуязычие; в течение XIII в. он напрямую уступил свое место английскому языку. Скандинавские заимствования несут в себе некоторые узкие области ирландского языка — оружие, рыболовство и мореплавание, плюс кое-какие редкие термины, относящиеся к торговле.

В Бретани, несмотря на пятнадцать лет существования норманнского государства в Нанте, мы не можем проследить никакого убедительного скандинавского следа, восходящего к X веку, если не считать единичных персонажей, о чьем существовании сохранились свидетельства, наподобие покойника из захоронения в корабле из Груа и викинга, местопребыванием которого считается остров Локоал (Морбихан), как сообщает Cartulaire de Redon, ред. A. de Courson, (373; 326; акт 1037 года).

Еще сложнее высказываться по поводу судьбы скандинавского языка в Англии и Нормандии. Сохранение скандинавских наречий на северо-западе Англии до начала XII в. засвидетельствовано эпиграфическими документами. В собственно «Область датского права» английский был привнесен в основном в период правление Эдуарда Исповедника, но датский оставался понятным для большинства, и, безусловно, употреблялся в определенных слоях общества до начала XII века. В английский, и, особенно, в его северное наречие было привнесено множество заимствований из скандинавского. Этот словарь покрывает всех разделы языка. В нем можно найти не только названия предметов или институтов, принесенных викингами (outlaw, «изгой»; wapentake, «территориальный округ»; thrall, «раб»), но также множество понятий, неотделимых от повседневной жизни (to die, «умирать»; to call, «звать»; to take, «брать»; fellow, «товарищ»; husband, «муж»; window, «окно»; knife, «нож»). Кроме того, значительное количество слов староанглийского языка было переделано на скандинавский лад с точки зрения либо формы (например, sister, «сестра», это анормальное производное от староанглийского слова sweostor, но объяснимое с учетом древнесканд. syster), либо смысла (если бы не влияние древнескандинавского jarl, слово earl означало бы не «граф», а «воин»). Такое глубокое влияние можно объяснить только распространением двуязычия, своего рода лингвистическим симбиозом, любопытным образом предвосхищающим тот, который возник после 1066 г. между английским и нормандским.

В Нормандии не существует никакого документа, который удостоверял бы факт использования скандинавского после 940-х гг., но весьма вероятно, что некоторые социальные группы сохранили его до XI в. — настолько их специальные вокабуляры были полны скандинавскими заимствованиями — например, рыбаки и мореходы. Из Нормандии значительная часть этих слов перешла в общефранцузский, например, babord, «левый борт»; tribord, «правый борт»; quille, «киль»; cingler (в смысле «плыть под парусом»), etrave, «форштевень»; Havre, «гавань»; varech, «фукус» (первоначально «обломок судна, потерпевшего кораблекрушение»); marsouin, «морская свинья»; другие остались диА алектными, например, ha, «акула», orphie, «линь»; grune, «нижняя часть трюма», mielle, «дюна». Другая группа скандинавских или англо-скандинавских заимствований связана с землей, они остаются чисто диалектными (например, acre, «земельная мера»; delle «участок земли»; hogue, «холм»; londe, «перелесок»; vindinc, «место разворота плуга»). Наконец, необходимо указать на наименования некоторых, по большей части устаревших, институтов (патр, «заклад»; gaives, «бесхозные [вещи]»). В общем словаре было мало заимствований, что мы объясняем незначительным количеством женщин в первых поколениях иммигрантов.