Юрий Маслов - Белогвардейцы

До железнодорожной станции они добрались без приключений. Спешились. Завели лошадей в лесок, спрятались сами, и Задорожный, достав бинокль, принялся наблюдать за происходящим на "железке".

А происходило там невероятное. Войск не было - ни красных, ни белых. Все пространство заполнили беженцы - конные, пешие, тележные. И вся эта до предела взвинченная, насмерть перепуганная, галдящая касса катилась к югу, в Новороссийск, и жила только одной надеждой - покинуть город до прихода красных.

На запасных путях стоял эшелон - тоже с беженцами. Они облепили его, словно мухи сладкое, копошась, переползая с места на место, давя и расталкивая

друг друга.

- Ну что там? - не выдержал Роженцев.

- Бардак! - коротко ответил Задорожный, опустил бинокль и, помолчав, ни к кому конкретно не обращаясь, спросил: - Интересно, сколько отсюда до Новороссийска?

- Верст сто, не более, - ответил Твердохлебов.

- Два дневных перехода, - подытожил Задорожный, скрутил самокрутку, закурил. Лицо напряглось, круглые, беспокойно бегающие глаза отвердели решился человек. Он и сам это почувствовал, сдунул пепел с цигарки, весело, очевидно, для смелости, прищурился. - Вот что, станичники... Дела наши хреновые... Не завтра, так послезавтра докатимся мы до моря. А там - одно из двух: или сдаваться, иди драться насмерть. Сдаваться я не умею, помирать неохота. - Он сильно, до хрипоты, затянулся и ткнул большим пальцем в сторону "железки". - Есть еще третий путь: драпать в Европу... Это тоже не для меня... Крымов, к примеру, там не пропадет: и девок щупать умеет, и по-иностранному ловко шпарит - приживется. Я - не смогу, я здесь

лучше, на родине, подохну, чем там, под забором. - Выбросил окурок, вдавил его сапогом в снег. - Я все сказал. Теперь ваше слово. Как порешите, так и будет.

Станичники призадумались. Задачка была не из простых - как в сказке: налево поедешь - коня потеряешь, направо - голову сложишь, прямо...

Первым нарушил молчание Твердохлебов.

- Сам-то на что решился? - спросил и подумал: "Глупость спросил. На что он решился, я еще там, в селе понял".

- На Дон пробираться. Домой, - твердо проговорил Задорожный. - Авось простят. А не простят... Земля, конечно, не пух, но все же своя... - И, потрепав коня по шее, добавил: - Решайтесь! Одному на такое дело трудно подняться.

Теперь станичники загалдели в полный голос. Галдели долго, до хрипоты, гадая, простят их дома или поставят к стенке, и, как это часто бывает, пока галдели и решали, какой вариант лучший, за них все решил Его Величество Случай.

ГЛАВА VI

А под утро ему приснился сон. Возвращается будто бы он, Миша Дольников, из кадетского корпуса домой, а на станции его ждет бричка, и сидит в ней их старший

конюх дядька Егор и улыбается широкой, доброй улыбкой: знает, как будет доволен Миша, увидев, что в бричку впряжен его любимец, орловский рысак Тибет. Миша

и впрямь расцветает: Тибет при нем родился, он его,

можно сказать, вспоил, вскормил, поэтому привязанность и любовь у них взаимная.

Миша по-мужски, за руку, здоровается с Егором Пантелеевичем - у них любовь, тоже взаимная - легонько, плечом, отодвигает в сторону, берет в руки вожжи,

и, горло его, как в детстве, раздирает дикий, мучительно радостный вопль: "По-ошел!"

- Ты чего орешь? - Дольников открыл глаза и увидел над собой лицо командира полка Федора Сырцова. - Баба, что ль, приснилась?

- Деревня.

- Своя?

- Я не завистливый - чужая не приснится.

- Что не завистливый - знаю. - Сырцов сунул руки в карманы галифе, задумчиво прошелся по хате. - крестьян у тебя много было?

- Двести душ.

- И все, значит, в достатке жили?

- Кроме пьяниц и бездельников - все.

Не зная, что возразить, Сырцов насупился, губы сложились в резкую складку суровой злобы.

- Ладно, ты хоть и барин, но кровь в тебе наша, красная, но ведь и другие были, кровопийцы, которые, значит, с крестьянина семь шкур драли. Были?

- Были, - согласился Дольников.

- Ну вот, - мгновенно повеселел Сырцов. - Поэтому мы вас и пропалываем. - И, уже улыбаясь, закончил: - Сорняк с корнем вырывать надо. Иначе огород пропадет.

- Он у вас так и так пропадет. - Дольников встал, плеснул в стакан горячего чая и, сделав глоток, неторопливо закурил. - Чего глаза вытаращил?

- Жду, значит, объяснений.

- Пожалуйста. Ваш лозунг: земля - крестьянам, заводы и фабрики рабочим, так?

- Так.

- Ну а если директор дерьмо попадется, ворюга и кровопийца, как ты говоришь, что тогда?

- Нового, значит, выберем.

- У вас не выбирают, а назначают.

- Кто?

- Ленин с Троцким.

- Ты Ленина не трогай! Я его речь на вокзале слышал... Деловой мужик, правильный!

- А Троцкий?

- В этом, значит, я немного сомневаюсь - кровь

чужая.

- Зря, Феденька. За такие слова тебя к стенке поставят!

- Кто? - Коротко стриженная голова Сырцова в торчащими красными ушами быстро нагнулась, и он стал похож на волка, изготовившегося к последнему,

смертельному для жертвы прыжку. - Ты, что ль?

- Троцкий! - Дольников сбросил рубашку и выбежал на улицу, на мороз: каждое утро он докрасна растирался снегом.

"А почему я должен скрывать свои мысли? Мишка, мать его за ногу, белогвардейский офицер, и тот лепит правду-матку в глаза, а я, комиссар, вынужден молчать!Почему? - Сырцов закусил губы, мрачно задумался. - Почему я не имею права на критику? Что он, пуп земли, этот Троцкий? Ну грамотный, ну говорить умеет, но и я

ведь не лыком шит, придет время - выучусь..."

- Разрешите, товарищ командир?

Сырцов обернулся, увидел веселое, круглое, как яблоко, лицо командира разведки Петра Лысенкова и сам повеселел, воспрянул духом.

- Чего лыбишься, весточку хорошую принес?

- Достали мы их, командир, в двенадцати верстах отюда сидят, в Селе Ближние Лиски.

- Молодец, Петро! - сказал Сырцов, доставая карту. - Как тебе это удалось?

- Они сами себя выдали - выслали разъезд, очевидно, тоже на разведку. А мы его засекли и сховались. Когда они проехали, я двоих послал за ними, чтобы, значит, но упустить из виду, а сам быстренько смотался до села... Там они! Своими глазами видел!

- А разъезд?

- В лесочке перед станцией притаились. Выжидают чего-то.

- Кликни начштаба. Он на задворках, физкультуру отрабатывает.

Когда вошел Дольников, Сырцов сидел за столом, низко склонившись над картой.

- Мишка, вот где гады засели! - Корявый указательный палец с прокуренным до йодистой желтизны ногтем твердо уперся в маленький черный кружочек, коими отмечались небольшие населенные пункты. - Теперь мы их точно достанем, не уйдут!

- Так это ж моя деревня! - охнул Дольников. - Я здесь детство провел.

Сырцов захлопал в недоумении глазами. - Так тебе действительно сон снился?

- А ты не поверил?

- Думал, дурью маешься.- Сырцов удовлетворенно потер ладонью о ладонь. - Значит, ты здесь каждую тропку знаешь?