Ричард Пайпс - Коммунизм

Признание государством прав своих граждан на принадлежащее им имущество — и четко выраженное уважение к этому праву — ставит пределы власти государства и гарантирует свободу. И поскольку собственность есть юридическая норма, защищаемая судом, она означает также признание подчиненности государства закону. Отсюда следует, что поставленная коммунизмом цель упразднить собственность неизбежно ведет к упразднению свободы и законности. Национализация производственных ресурсов, отнюдь не освобождая людей от порабощения вещами, как того ожидали Маркс и Энгельс, делает их рабами правителей и, ввиду вечных нехваток, больше чем когда-либо подчиняет материальным интересам.

Но довольно о коммунизме в национальных границах. Немногим лучшие плоды приносила коммунизму его деятельность в мировом масштабе. Рассматривая капитализм как явление всемирное, марксисты стояли на том, что расправа с ним также должна быть всемирным делом: клич «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», брошенный в 1848 году Коммунистическим манифестом и впоследствии подхваченный как социалистами, так и коммунистами, явился установкой на международную солидарность трудящихся.

Их единство оказалось фикцией. Какие бы чувства ни связывали людей с их классом, территориальные и этнические привязанности всегда и повсюду оказываются сильные. Стоит только появиться угрозе, исходящей от чужого государства, как разные классы объединяются. Социалисты усвоили этот урок в 1914 году, когда, вопреки всем клятвам, национальные партии Второго Интернационала, почти все без исключения, поддержали свои «буржуазные» правительства и проголосовали за войну. Ленин еще раз выучил этот урок в 1920 году, когда польские рабочие и крестьяне объединились для защиты своей страны от Красной Aрмии, вторгшейся в Польшу, чтобы «освободить» их от эксплуатации. Такое повторялось снова и снова.

И происходило это не только в так называемых классовых обществах. Даже в странах, где правили коммунисты и где общество считалось бесклассовым, господство Советского Союза вызывало раздражение, и при всяком удобном случае делались попытки от него избавиться. Впервые это случилось в Югославии, но наиболее выразительно проявилось в Китае. Не прошло и десяти лет после прихода китайских коммунистов к власти, как они заявили о своем праве воплощать в жизнь и распространять собственную модель марксизма и, утверждая это право, почти развернули войну против Советского Союза, прежде бывшего для них наставником и образцом. Красные кхмеры пошли еще дальше, настаивая на своей самодостаточности и утверждая, что их коммунизм не имеет ничего общего ни с русской, ни с китайской его моделями. Подобным же образом европейские коммунистические движения выступили с требованиями плюрализма («полицентризма»), причем еще в то время, когда советское могущество находилось на своей вершине.

Единственный способ, каким Москва могла нейтрализовать эти центробежные силы в международном движении, состоял в том, чтобы держать заграничные компартии в состоянии слабости и, соответственно, полной от нее зависимости; едва возрастала поддержка со стороны избирателей, как эти партии тут же начинали требовать для себя автономии и даже независимости. Отсюда дилемма: международное коммунистическое движение либо оставалось изолированным и немощным, послушным орудием Москвы, но не очень ей полезным, либо набирало силу и влияние, в каковом случае высвобождалось из-под власти Москвы, разрушая тем самым единство мирового коммунизма. Это было то самое положение, о котором говорят: третьего не дано.

Эти изъяны, внутренне присущие коммунизму, отмечались многими его приверженцами, что приводило к появлению всякого рода «ревизионизмов». Правоверные коммунисты, однако, в срывах и неудачах видели не свидетельство ошибочности учения, а указание на то, что его проводили в жизнь недостаточно решительно. Подтверждая данное Джорджем Сантаяной определение фанатиков как людей, удваивающих свои усилия после того, как забывают, чего они, собственно, добиваются, коммунисты пускались во все более дикий разгул с резней и убийствами. В итоге, продвигаясь от Ленина к Сталину и от Сталина к Мао и Пол Поту, коммунизм оставлял на своем пути все более обширный океан крови.

В общем, коммунизм провалился — и был обречен на провал — по крайней мере, в силу двух причин; во-первых, потому что для введения равенства, то есть для достижения его главной цели, необходимо создавать аппарат принуждения, который требует себе привилегий и тем самым отрицает равенство, и во-вторых, потому что этнические и территориальные привязанности, коль скоро они вступают в противоречие с классовой солидарностью, повсюду и во все времена берут верх, растворяя коммунизм в национализме, чем и объясняется, почему социализм так легко сочетается с «фашизмом». Сознавая эту реальность, коммунистическая партия Российской федерации, с начала 1990 года ставшая преемницей КПСС, отказалась от лозунга, зовущего к объединению пролетариев всех стран.

Германо-итальянский социолог Роберт Михельс, предвидевший такой поворот событий, не ошибся в предсказании, что «социалисты могут восторжествовать, но социализм — никогда».

Есть и еще одна, более конкретная причина, по которой, устроенные по чертежам Ленина коммунистические режимы по самой своей природе противились осуществлению коммунистического идеала. Исходя из неизбежности крушения мирового капитализма, Ленин построил свое правление по военному образцу. Советский коммунизм и его подражатели милитаризировали политическую жизнь, подчинив ее центральному командованию. Такое устройство ввиду его неспособности мобилизовать все людские и природные ресурсы, не позволяло эффективно откликаться на прямые физические вызовы режиму и распространять его влияние за границей. Он оказался куда менее эффективным — более того, беспомощным — в ответах на вызовы, с которыми нельзя было совладать посредством применения силы. Когда ожидавшаяся мировая революция не наступила, советский режим по существу закостенел и со временем столкнулся с такими внутренними трудностями и угрозами, как равнодушие и пассивность населения, что влекло за собой неуклонный упадок экономики и державшейся на ней военной мощи. Справиться с этими бедами можно было только путем смягчения режима.

Но смягчение власти подрывало весь коммунистический режим, представлявший собой цельную организацию, существовавшую только при строго централизованном управлении. Стоило Горбачеву покуситься на эту систему, как в ней образовались трещины, и вскоре она совсем развалилась. Таким образом выяснилось, что коммунизм не поддается реформированию, то есть, иными словами что он не обладает способностью адаптироваться к меняющимся условиям. Присущая ему неподвижность привела его к падению.