Константин Победоносцев - Великая ложь нашего времени

Она родилась и умерла в лютеранском имени, но в душе любила православие и православную церковь и понимала ее. Самые близкие друзья ее были не немцы, а православные, горячо преданные своей церкви, например, Самарин. Близкое общение по духу с лучшими людьми в России и со многими духовными помогло ей понять дух нашей церкви, и она была чужда того узкого, горделивого фанатизма, который так часто встречается у немцев. Она любила наше богослужение и горячо молилась в нашей церкви, крестясь большим русским крестом; а в заведениях, куда ездила, подавала православным пример уважения к нашей церкви и к ее обрядам. Особливо в последние годы, с упадком сил и здоровья, она более чувствовала духовную скудость лютеранского обряда и чаще прибегала к утешению, доставляемому нашим. В прошлом году, после операции, мать Мария из Костромы (которая близка была к ней) прислала ей икону Божией Матери, и больная поставила ее перед собой с утешением. Тогда она могла еще располагать собою, но теперь, на своем смертном одре, она была уже бессильна. Вокруг нее собрались родные, строгие лютеране, и к ней являлся сухой, узкий, суровый (как почти все они) пастор Гессе; он, конечно, позаботился, чтоб иконы стояли в другой комнате, и проходил мимо с презрением и с подозрительным взглядом. Но взгляд больной говорил русским ее друзьям, что ей мало этого и что душа ее просит иного, живого утешения. Как она была довольна, когда по ночам сестра милосердия читала ей русские молитвы, акафист Иисусу и пр. Как она радовалась, когда входила к ней на несколько минут мать Мария (приехавшая для того из Костромы) и осеняла ее большим русским крестом… Перед кончиною она указала мне и сестре свой портфель, где сложила последние свои распоряжения и в том числе письмо к Императрице. Тут мы нашли всего два-три листочка, но примечательно, что в числе их лежало переписанное ее рукою известное стихотворение Ф. И. Тютчева о лютеранстве:

И вот мы ее оплакиваем и скорбим еще, что будем хоронить ее не по-нашему. А сколько бедных будут ее оплакивать, — она делала много добра для бедных.

Константин Победоносцев

Петербург, 9 октября 1885

Получив сейчас приказание от Вашего Величества, я немедленно сообщу его Манассеину.

Слух об отставке Набокова, действительно, распространился, хотя я никому ни одного слова не говорил о чем-либо подобном. Впрочем, слухи этого рода повторяются беспрестанно, — и в прошлом году осенью, после поездки Набокова по России, в обществе ожидали того же. На этот раз слух особенно усилился и получил значение с прошлой среды. Всем стало известно, что Ваше Величество не приняли Набокова и потребовали к себе доклад с бумагами. В министерстве юстиции произошло смущение, и пошли разговоры по всему городу, с именами по крайней мере 6-ти кандидатов. Вчера вечером приезжал ко мне Набоков и спрашивал настойчиво, не знаю ли я чего-либо определительного, в виду распространившихся слухов. Я сказал ему, что ничего решительно не знаю, что быв в Гатчине в пятницу, не имел случая видеть Ваше Величество. Одно мне известно, — сказал я Набокову, — что Государь, особливо после дела Миронович, очень недоволен судебным ведомством и удивляется, — что выражал и прежде, — нерешительности твоих действий. Набоков был смущен и стал уверять, что его обвиняют напрасно, что он постоянно заботился об исправлении положения, успел уже значительно исправить его и готовит ряд мер по обдуманному плану. Конечно, — говорил он, — если Государь находит мои действия недостаточно энергетичными, я готов сложить бремя управления, но мне было бы боль но думать и чувствовать, что за мною не признается никакой заслуги в том, что я до сих пор делал и старался делать.

Сегодня появились телеграммы о вступлении сербских войск в Болгарию и об объявлении войны. Последние известия с Востока крайне смущают общее мнение, — все в некоторой тревоге и неизвестности. Все чувствуют, что события на Востоке не только обращаются против нас, но и направлены против России; у всех есть мысль, что под покровом и под предлогом союза трех императоров скрываются задние мысли и тайные цели, направленные против России и русской политики на Востоке. Недоумевают и спрашивают себя: есть ли у нас ясный и определенный план действия в виду непредвидимых и случайных событий на Востоке и в виду выяснившегося перед всеми ревностного участия Англии в интриге, против нас направленной?

Мне приходит на мысль: не полезно ли было бы в настоящих обстоятельствах пригласить к совещаниям, происходящим у Вашего Величества, графа Н. М. Игнатьева? Он знает близко и по личному обхождению всех главных деятелей в нынешней восточной драме, знает их прошлое и нынешние их отношения и мог бы, кажется, сообщить сведения и дать указания, полезные для русской политики в настоящем кризисе.

Константин Победоносцев

Петербург, 3 ноября 1885

Позволяю себе обратиться к Вашему Императорскому Величеству с тремя усердными ходатайствами о покровительстве и пособии трем добрым делам:

1. В Троице-Сергиевой лавре есть молодой достойный иеромонах Никон, из ученых, хилого здоровья, умный, усердный и отличной жизни. Он задумал посвятить себя доброму делу — выбирать из знакомой ему старой и новой духовной литературы статьи, просто и тепло написанные, понятным для народа языком… и издавать их отдельными листками для раздачи народу, приходящему в лавру. Он обнаружил вкус и искусство в выборе, и издание, начавшееся с 1880 года, имело и имеет успех замечательный и приобрело, под названием троицких листков, популярность во всей России. Их разошлось уже свыше 10 миллионов, и многие из самых отдаленных мест выписывают их сотнями для раздачи. При этом, конечно, нет никакого расчета на прибыль, — единственный расчет — на поддержание издания, что возможно лишь с помощью благотворителей.

В прошлом году тот же Никон предпринял, в пользу тех же троицких листков, написать общедоступное житие препод. Сергия и издать его в роскошном виде, со всем старанием. Книга эта Только что появилась в свет, прекрасно напечатанная, с картинами и виньетками, изображающими церкви и древности Троицкой лавры.

Иеромонах Никон просит меня поднесть эту книгу и троицкие листки Вашему Императорскому Величеству. Почитаю то и другое достойным Вашего внимания.