Оскар Ратти - Самураи

Но дух буси продолжает неугомонно мерцать в темных тайниках японской души. В своем исследовании городской жизни Японии Доре детально описывает огромные трудности, с которыми сталкиваются японцы, пытаясь переместить свои моральные принципы и систему традиционных ценностей с социальной этики страны, основанной на той интерпретации реальности, что была навязана буси в феодальную эпоху, на индивидуальную мораль, основанную на личной интерпретации реальности и персональной ответственности человека в ней. Даже сегодня жизнь японского подданного регулируется обществом примерно так же, как жизнь рядового солдата регулируется армией.

Замкнутое японское общество, возможно, как нигде в мире, подобно современной армии (или военному клану далекого прошлого), держит своих граждан в прочных защитных объятиях, диктуя им сверху и извне, во что нужно верить, указывая пути, по которым следует строить связи, и объясняя, как должен вести себя человек, чтобы выполнять свои обязательства. Обязанности японцев по-прежнему подчеркиваются, в то время как их права до сих пор ясно не определены, ожидая своего конкретного выражения в новых законах или обычаях, и, самое главное, во внутренней вере в ценность отдельной личности и ее независимость в составе общества, происходящей из глубины души, — вере, которая поддерживает человека, когда общество и его лидеры в процессе исторического развития проходят через трагические кризисы, охватывающие все общественные слои. Эта внутренняя убежденность не должна находиться в согласии с внешними требованиями общества, выраженными в законах или обычаях, и порою даже может находиться в оппозиции к заявлениям, сделанным от имени общества его лидерами. В Японии, как, возможно, ни в одной другой развитой культуре прошлого и настоящего, «моральные принципы исходят не из глубин человеческой личности» (Maruyama, 9), а их источник все еще находится где-то в обществе, поэтому его легко отождествить с внешней силой и заменить ею. Однако здесь следует добавить, что японское общество далеко не единственное из тех, кому пришлось столкнуться с данной проблемой.

Таким образом, классические традиции, а следовательно, и военные традиции страны продолжают и сегодня оказывать глубокое влияние на японцев. Художественное отражение этих традиций способно сказать о многом. Бесстрашный вассал феодального правителя, знаменитый самурай, или независимый воин, не имеющий господина, ронина, по-прежнему прокладывают себе путь мечом через лабиринт зла в театре кабуки и в бесчисленных остросюжетных кинофильмах.

Доре рассказывает нам, что даже сегодня в некоторых районах японской столицы торговцы одеваются в костюм самурая и расхваливают свои товары, используя резкий жаргон воинов периода Токугава.

Западные наблюдатели японского мира бизнеса до сих пор подмечают следы военных традиций феодальной эпохи в тех особых отношениях, которые существуют в Японии между работодателем, с его покровительственной, авторитарной позицией, с одной стороны, и дисциплинированными, фанатично преданными служащими — с другой. Эти традиции нашли свое отражение в формировании колоссальных индустриальных комплексов, которые за границей вызывают одновременно «опасение и зависть». Своей комбинированной мощью они поразительно напоминают довоенные картели ( дзайбац у). Большинство аналитиков, исследующих японскую индустрию, приходят к выводу, что элементы, которые работают исключительно хорошо на японцев, на самом деле являются их знаменитым «традиционным подходом», примененным в промышленном производстве. Как сообщает нам Де Монте в своей статье, опубликованной в выпуске за март — апрель 1970 года бюллетеня Worldwide Projects and Industry Planning, результаты исследования, проведенного в 1968–1969 годах, выявили, что крупнейшие корпорации Японии никогда не отказывались от традиционной системы управления, «а, наоборот, укрепили ее за последние 10 лет». Система по своей сути остается такой же, какой она была на протяжении веков: вертикальная клановая система под управлением патриархального лидера, действующая гладко и эффективно ради благополучия клана. Это вездесущее следование традициям во всех формах японской жизни, согласно Доре,

«совсем неудивительно, если принять во внимание относительную близость феодального прошлого, представляющего разительный контраст со всем укладом современной городской жизни» (Dore 1, 245).

Нельзя ожидать, что подобная приверженность традициям исчезнет сама собой или будет заменена менее жестко организованной концепцией индивидуальности человека в центре мироздания, усиленной осознанием себя как ответственного агента, способного на принятие индивидуальных решений, которые могут войти в противоречие с диктатом клана, дома, семьи или, наконец, общества, пока эти феодальные традиции не будут полностью пересмотрены. «Настоящие традиции, — писал Ив Монтчейл, — устанавливаются, а не устанавливают» (Brown, 60). Они развиваются по мере того, как человек эволюционирует как индивидуально, так и коллективно. Они адаптируются к новым условиям времени, места и культуры, стимулируют новые модели поведения, которые сами становятся частью традиций. Они не пытаются втиснуть настоящее в жесткие рамки прошлого и не применяются без адаптации к существующим ценностям, выработавшимся в течение периода, представляющего собой всего лишь одну из фаз национального развития. Короче говоря, постоянно обогащающиеся традиции не будут переносить систему моральных ценностей, выработанную и принятую военными кланами феодальной Японии на всю страну и тем более на остальной мир под прикрытием ложных принципов братства и всеобщей гармонии в пределах всей человеческой семьи.

Эта этическая система, воинский кодекс, представляет лишь одну конкретную интерпретацию реальности и роли человека в ней. В конце концов, даже поверхностный взгляд на японскую историю предоставляет многочисленные свидетельства существования других интерпретаций, предшествовавших и существовавших совместно с той, что была принята воинским сословием, — интерпретаций, которые, возможно, были менее полезными для обучения человека владению мечом, но зачастую они значительно лучше помогали ему в осознании истинной дилеммы существования.

Следовательно, учитывая то большое значение, которое придают японцы своим военным традициям, можно сказать, что определение «воинские» (бу), так свободно используемое в отношении почти всех специализаций боевых искусств в доктрине будзюцу, имеет свое семантическое обоснование. Значительно более избирательно оно применялось в течение феодальной эпохи, когда воины обычно использовали его при упоминании тех искусств, которые являлись его профессиональной прерогативой, или когда они расширяли ее, чтобы включить другие искусства, достаточно близко связанные с нею. Его использование становилось более интенсивным по мере распространения военных традиций среди всех классов японского общества на фоне растущего желания японцев отождествлять себя с ними.