Эйлин Пауэр - Люди средневековья

Легко понять, что эти постоянные вторжения гостей из внешнего мира помогали распространению мирских обычаев в обители мадам Эглантины. Ведь сестры, в конце концов, тоже были женщинами и имели безобидные пристрастия, присущие женщинам. Но Власти (с большой буквы) не считали эти пристрастия безобидными. По мнению Властей, дьявол искушает монахинь тремя напастями: плясками, нарядами и собачками. Средневековая Англия славилась своими танцами, пантомимами и песнями менестрелей; ее называли Веселой Англией, поскольку, несмотря на то что эпидемии чумы, голод и жестокое отношение людей друг к другу делали жизнь тяжелой и суровой, англичане любили веселье. Но у церкви не могло быть двух мнений по поводу плясок; один моралист выразил ее отношение к ним очень точным афоризмом: «Изобретателем, покровителем и распорядителем плясок является сам дьявол». Но, если мы посмотрим на отчеты, которые мадам Эглантина в конце года представляла на суд своих сестер (или не представляла), мы найдем сведения об оплате пирушек в новогоднюю и двенадцатую ночи, майских игр, хлеба и эля в праздничные ночи с кострами, менестрелей и актеров на Рождество, подарков старине епископу во время его посещений, и, возможно, скудного вспомоществования для самой маленькой школьницы, которой разрешалось надеть костюм аббатисы и вести себя как она в течение всего Дня избиения младенцев. А когда мы заглядываем в журналы епископа, то видим, что мадам Эглантине запрещалось «слушать менестрелей, разыгрывать интерлюдии, плясать или пировать в вашем святом месте», и ей еще везло, если епископ делал исключение для Рождества и «другого честного времени для отдыха в своей среде при отсутствии мирских персон». Мне почему-то кажется, что она развлекала своих гостей танцами.

Помимо этого, посетители демонстрировали монахиням модные платья. Я не сомневаюсь, что они не оставляли мадам Эглантину равнодушной; грустно, что она стала считать монашеское одеяние очень темным и уродливым, а монастырскую жизнь — слишком строгой и решила, что если она внесет в нее небольшие изменения, то это никому не повредит, а епископ, глядишь, и вовсе не заметит. Поэтому, когда Чосер увидел ее:

Но, к сожалению, епископ все это заметил, и журналы полны описаний одежды мадам Эглантины и весьма легкомысленных нарядов, которые она носила у себя дома. Более шести веков епископы вели священную войну против модных одежд в монастырях и ничего не добились, ибо, пока сестры свободно общались с мирянками, ничто не могло помешать им перенимать светские моды. Иногда несчастным епископам, полным мужского изумления, приходилось, путаясь в названиях, составлять целые списки модных штучек, которые монахиням носить запрещалось . Синоды запрещали, а епископы и архиепископы недовольно качали своими седыми головами, увидев золотые заколки и серебряные пояса, кольца с драгоценными камнями, туфли со шнурками, туники с кушаками, большие вырезы и длинные шлейфы, яркие расцветки, дорогие ткани и роскошные меха. Монахини должны были носить покрывала, надвинув их на лоб до самых бровей, чтобы его совсем не было видно, но, как на грех, высокий лоб был в большой моде, и многие дамы даже подбривали волосы, чтобы он казался еще выше. И монахини не смогли устоять перед искушением открывать свой лоб, иначе как бы Чосер узнал, что у мадам Эглантины такой «высокий чистый лоб»? Если бы она носила покрывало, как полагается, то ее лоб никому не был бы виден, и отец английской поэзии, наверное, лукаво подмигнул, запоминая эту деталь, а современники, читая его книгу, быстро обо всем догадались. А тут еще и фермуар да ладно скроенный плащ… Вот что те же самые болтливые сестры сообщили епископу Линкольнскому о своей игуменье через пятьдесят лет после того, как Чосер написал свои «Кентерберийские рассказы». «Матушка, — говорили они, напустив на себя выражение святости, — носит дорогущие золотые кольца с различными драгоценными камнями, посеребренные и позолоченные пояса и шелковые покрывала, которые накидывает так, чтобы лоб оставался открытым, и этот лоб, совершенно ничем не закрытый, виден всем, и еще она носит горностаевый мех. Она шьет себе рясы из реннского сукна, которое стоит шестнадцать пенсов за локоть, еще она носит верхние юбки, расшитые шелком, а булавки у нее из серебра и золоченого серебра, и она всех монахинь заставляет носить подобные вещи. Поверх своего покрывала она любит надевать шапку, отороченную овчиной. На шее у нее длинная шелковая лента, по-английски шнурок, который свешивается у нее почти до пояса, а на этом шнурке висит золотое кольцо с алмазом». Не правда ли, вылитая мадам Эглантина Чосера? Ничто не ускользнуло от глаз нашего доброго господина Чосера, несмотря на то что он всегда ездил глядя в землю.

Более того, аббатиса и монахини перенимали не только наряды, но и модные обычаи своего времени. Светские женщины любили забавляться с домашними животными, и монахини быстро позаимствовали у них эту привычку. Поэтому мадам Эглантина

Отчеты о посещениях епископа полны рассказов об этих собачках и других животных, а многие ли знают, что эти собачки, подобно открытому лбу и золотому щиту фермуара, были строжайше запрещены монастырским уставом? Епископы считали, что домашние животные нарушают дисциплину, и век за веком пытались изгнать их из монастырей, но не преуспели в этом. Сестры дожидались отъезда епископа и тут же свистели своим собачкам. Собачки были самыми любимыми животными в обителях, но в иных держали обезьянок, белок, кроликов, птиц и (очень редко) кошек. Один архиепископ запретил аббатисе монастыря, который он посетил, держать обезьянку и нескольких собак в ее собственной комнате, обвинив ее одновременно в том, что сестры ее обители плохо питаются — можно легко догадаться, куда уходило жареное мясо, молоко и хлеб! В Средние века в порядке вещей было являться в церковь с животными: дамы слушали службу, держа на руках собачку, а мужчины — посадив на запястье сокола, точно так же, как шотландский горец в наши дни приводит с собой в церковь колли. Так было и в обителях. Иногда животных водили с собой в храм дамы, гостившие в монастыре; сохранилась жалоба сестер одной из обителей о том, «что леди Одли, живущая здесь, имеет множество собак, поэтому, когда она приходит в храм, за ней являются все ее двенадцать псов, которые устраивают в нем страшный шум, мешая монахиням петь псалмы и приводя их этим в неописуемый ужас!». Но часто этим грешили и сами сестры. В нескольких отчетах о посещении епископа мы находим распоряжения о запрещении приносить собачек в церковь. Самое смешное распоряжение было послано в аббатство в Ромеи Вильямом Уайкхемом в 1387 году, примерно в тот же год, когда Чосер писал свои «Кентерберийские рассказы». «Мы убедились на собственном опыте, — указывается в нем, — что некоторые сестры вашей обители приносят с собой в храм птиц, кроликов, собак и тому подобные легкомысленные вещицы, которым они уделяют больше внимания, чем службе, сами отвлекаются во время пения псалмов и отвлекают других, нанося ущерб своим душам, — поэтому мы отныне строго запрещаем всем вам, и вы обязаны оказывать нам повиновение, приносить в церковь птиц, гончих, кроликов и другие легкомысленные вещицы, которые нарушают дисциплину… поскольку на охотничьих собак и гончих, живущих в стенах вашего монастыря, тратятся все деньги, которые вы должны раздавать нищим, а храм и весь монастырь… совершенно загажены… и поскольку собачий лай часто нарушает течение божественной службы, мы строго приказываем и требуем от вас, леди аббатиса, чтобы вы убрали всех гончих и никогда впредь не допускали, чтобы они или какие другие собаки жили в пределах вашей обители». Но ни один епископ не мог заставить мадам Эглантину расстаться со своими собачками, которых она брала с собой даже в паломничество, хотя они, должно быть, доставляли много хлопот слугам в гостиницах, особенно потому, что она уделяла так много внимания их кормежке.