Эйлин Пауэр - Люди средневековья

Такова была картина общего упадка цивилизации периода, в котором жили римляне в IV, V и VI веках. Каково же было жить в эпоху гибели цивилизации под натиском варварства? Понимали ли люди, что происходит? Неужели Темные века отбросили свою тень на Европу еще до своего наступления? Так получилось, что мы можем ответить на эти вопросы довольно подробно, сосредоточив свой взгляд на одной части империи — знаменитой, высокоцивилизованной провинции Галлия. Мы сможем выявить признаки упадка по трем направлениям, поскольку галло-романские писатели, жившие в IV, V и VI веках, оставили нам описание жизни и нравов своей эпохи. О IV веке мы знаем из трудов Аусония, о пятом — из трудов Сидония Аполлинария и о шестом — из трудов Григория Турского и Фортуната, итальянца, жившего в Пуатье. Они описывают жизнь в Оверни и Бордле в сгущавшихся сумерках. Итак, IV, V и VI века — уходим, уходим, ушли!

Уходим! Это мир Аусония, который жил на юго-западе Франции во второй половине IV века, в период «бабьего лета», наступившего между эпохами натиска и крушения. Аусоний был ученым человеком благородного происхождения, вроде язычников Симмахия и святого Паулина из Нелы. Тридцать лет он преподавал риторику в высшей школе Бордо, некоторое время был воспитателем одного принца, преторианским префектом Галлии, консулом, а в конце жизни — обыкновенным стариком, доживавшим свой век в мире и покое на доходы от своих земельных владений.

Самой знаменитой из его поэм является поэма, посвященная реке Мозель. Несмотря на свой возвышенный стиль, она рассказывает нам о цветущей сельской местности, в которой прошла его жизнь. Высоко над рекой, по обоим ее берегам, раскинулись виллы и сельские дома с двориками, лужайками и портиками, которые были украшены колоннами. Имелись здесь и горячие ванны, искупавшись в которых можно было нырнуть прямо в реку. Холмы, залитые солнечным светом, были покрыты виноградниками, и с их склонов доносились голоса перекликавшихся между собой земледельцев и бурлаков, идущих по бечевнику, которые перебрасывались словами с лодочниками, проплывавшими мимо и отпускавшими грубые шуточки по поводу отдыхающих виноградарей. На середине реки рыбаки вытаскивали из воды сети, а примостившийся на берегу рыболов забрасывал удочку. Когда сгущались сумерки, в воде отражались тени зеленых холмов, и, глядя в воду, лодочники могли различить колеблющиеся лозы и наливающиеся на них гроздья винограда.

Такой же мирной и приятной была жизнь в имении Аусония в Бордле, в его маленьком родовом поместье (как он его называл), хотя в нем было четыреста гектаров виноградников, пахотных земель и лесов. Знатоки напоминают нам, что «до сих пор славится вино „Шато-Осон“ как одна из двух лучших марок кларета Сент-Эмильона». Здесь Аусоний выращивал розы и посылал мальчика звать на обед соседей, пока он обсуждал с поваром меню. Оптимальное число обедающих — шесть человек, включая и хозяина; если же за столом собирается больше, то это уже не обед, а говорильня. Кроме того, в стихах нужно было прославить всех своих родственников — дедушку и бабушку, сестер и двоюродных братьев и конечно же тетушек (тетушек в особенности).

А когда семейный круг приедался, можно было удалиться в большую общую гостиную, и отдать должное, и восславить, в свою очередь, ученых людей Бордо. В империи IV века образованные люди были весьма уважаемыми; Симмахий говорит, что высокая оплата труда учителя — признак процветания государства. Впрочем, я затрудняюсь сказать, какой вывод можно сделать из этого в свете исторических событий. Аусоний написал целую серию стихотворений о преподавателях Бордо. Их было тридцать два, и он никого не забыл. Был здесь Минервий, преподаватель ораторского искусства, который обладал великолепной памятью и после игры в триктрак подвергал анализу каждый свой ход. Был здесь Анастасий, преподаватель грамматики, который по глупости своей променял Бордо на одну из провинциальных школ и был вполне заслуженно забыт. Был Аттий Тиро Дельфидус, который сменил судейскую мантию на учительскую кафедру, но совсем не занимался со своими учениками, к величайшему огорчению их родителей. Был здесь Йокунд, преподаватель грамматики, который не совсем соответствовал этому званию, но был так добр, что мы решили назвать его имя среди имен прочих достойных людей, хотя он, строго говоря, не годился в наставники. Был здесь Экзюпери, который отличался необыкновенной красотой, а его речи казались блестящими, но, вдумавшись в них, все понимали, что в них нет никакого смысла. Был здесь Диналий, который не удержался на тропе добродетели, прельстившись одной замужней дамой из Бордо, и довольно поспешно покинул город, но, к счастью, благополучно приземлился в Испании. Был здесь Викторий, младший учитель, которого интересовали лишь самые темные страницы истории — например, к какому роду принадлежал жрец, приносивший жертвы в Курео И живший задолго до Нумы, или о чем беседовал Кастор С царями в мире теней. Викторий так и не добрался до Туллия или Вергилия, а ведь мог бы это сделать, если бы продолжал читать и дальше, однако смерть слишком рано прибрала его. Эти персонажи кажутся нам очень знакомыми (за исключением, конечно, Диналия), и Аусоний описал их как живых.

Таков был мир, представленный нам Аусонием. Но что происходило в мире, пока в его милом сельском дом с и его большой гостиной текла спокойная жизнь? Аусонию было около пятидесяти, когда в 357 году орды германцев перешли Рейн, разграбили сорок цветущих галльских городов и расположили свои лагеря на берегах Мозеля. Он видел, как великий Юлиан взялся за оружие («О Платон, Платон, какая задача для философа»!) и и ходе нескольких блестящих военных кампаний изгнал германцев из Галлии. Десять лет спустя, будучи учителем Грациана, Аусоний сопровождал императора Валентиниана в его походе против тех же самых врагов. Еще через десять лет, гордясь, что стал консулом, он, наверное, слышал о сражении при Адрианополе, когда готы нанесли сокрушительное поражение римской армии и убили императора. Аусоний умер в 395 году, а через двенадцать лет после его смерти орды германцев снова пересекли Рейн и «вся Галлия превратилась в дымящийся погребальный костер», а готы стояли уже у ворот Рима. И как же Аусоний и те люди, с которыми он переписывался, отреагировали на это? Они не обмолвились ни словом. Аусоний, Симмахий и их компании предпочитали попросту игнорировать варваров, точно так же, как в романах Джейн Остин вы не найдете ни единого упоминания о Наполеоновских войнах.

Уходим, уходим… Через тридцать пять лет после смерти Аусония, в середине грозного V века родился Сидоний Аполлинарий, галло-романский аристократ, тесть императора, одно время — префект Рима, а в конце жизни — епископ Клермонский. Родился он в 431 году (или около того) и умер в 479 году или, возможно, несколькими годами позже. В промежутке между смертью Аусония и рождением Сидония произошло много событий. По всей Европе мерк свет цивилизации. В Галлии и Испании появились королевства варваров, Рим был разграблен готами, и в годы жизни Сидония империя с огромной скоростью приближалась к своей гибели. Когда ему исполнилось двадцать, Запад пережил ужасное событие — нашествие Аттилы и гуннов. Они ушли, но, когда Сидонию было двадцать четыре года, Рим подвергся нападению вандалов. Он видел, как ужасный германский делатель королей Рисимер посадил на трон и сбросил с него нескольких марионеточных императоров, видел, как погибли последние остатки галльской независимости, и сам он сделался подданным варваров, а за несколько лет до смерти стал свидетелем окончательной гибели Западной империи.