Сергей Волков - Красный террор глазами очевидцев

Втроем они принялись задело. Всё выворачивалось и выбрасывалось из столов и шкафов. Каждая вещь пересматривалась. Плохо, подумала я, если доберутся до моей кушетки. На столе лежали в корзине клубки с бриллиантами, через минуту они лежали в углу, а стол был опрокинут и тщательно осмотрен. Один из них открыл центральное отопление и торжественно извлек обе серебряные вазы и еще какие-то мелочи, спрятанные М. Я всё смотрела, когда очередь дойдет до большой жардиньерки, под которой мы укрепили большой серебряный поднос. Вот и до нее дошли, полетели горшки с цветами на пол; большую пальму тоже опрокинули, искали в земле, а «слона»-то и не приметили. В столовой из стоячих часов, из секретного отделения вытащили мешок с золотыми и серебряными монетами, причем искавший нашел сейчас секретную пружину, что было не так легко. Повертев мешком перед нашими носами, он злобно сказал: «Погодите, мы вам покажем». Перешли в комнату М. Люша, проснувшись, выскочил из кровати, которую они перерыли до основания. Ни одной книги не оставили не пересмотренной. С ночного столика забрали золотые часы и кольца. Очередь дошла до комнаты больной. Ее кровать была тоже осмотрена. В бельевом шкафу нашли еще немного серебра. Пока они добросовестно перерывали шкафы и комоды, я незаметно приблизилась к кушетке и отодвинула ее от стены, боясь, что они могли заметить ее неестественную тяжесть, а так они могли к ней подойти со всех сторон. Вот и за ней очередь! Постель моя полетела на пол. Один стал ее пробовать, засунул руку в складки, заглянул под нее и тут заметил около жестянку с кофеем. Внимание его было отвлечено. Кушетка спасена!.. Так проходили мы комнату за комнатой, пока не дошли до ванной, где из угла был наконец извлечен пустой мешок. Полное недоумение! «А серебро? Где же вещи?» — «Вы их нашли в отоплении и в шкафу, — спокойно ответила я. — Они временно были мною положены в мешок». — «Это те вещи»? — обратился он к Эмме. «Я не знаю, какие были вещи в мешке. Говорили, что серебро». — «Ну, трибунал разберет!» Обыск продолжался пять часов. С наших мучителей пот лил ручьем. Они поминутно вытирались чудесными платками, по-видимому, тоже где-нибудь национализированными. Обыск кончился. Свирепый большевик записал все наши имена, приказав затем М. и всей прислуге следовать за ним.

Закрыв за ними дверь, я вернулась в комнату больной. Старушка лежала в обмороке, а оба брата ее усердно поливали холодной водой. Дав ей понюхать нашатырного спирту, от чего она сейчас пришла в себя, и переменив белье, я предложила заняться варкой кофе, так как был одиннадцатый час.

Все они, конечно, страшно волновались, что найдено серебро, так как по декрету оно всё должно было быть сдано. Увод М. и прислуги всех тоже очень беспокоил. «Черт знает что они еще там от страху всего порасскажут», — волновались братья. Я их успокаивала, что обыск сравнительно отлично сошел, что могло выйти гораздо хуже, если бы они открыли секрет моей кушетки и что эти чудные хрустальные вазы с серебром особенной ценности, с точки зрения серебра, не имеют. Мало-помалу все немного успокоились и принялись мне помогать в приготовлении завтрака. На Люшу обыск не произвел особенного впечатления, он возмущен был, что все его книги были на полу разбросаны. За кофеем все были уже в более нормальном состоянии духа. Старички даже начали подсмеиваться и острить один на счет другого. С. уверял, что, услышав голоса в передней, Г. никак не мог попасть ногами в туфлю, а Г. уверял, что С. пытался безрезультатно натянуть на руки вместо фуфайки свои брюки.

Через два часа наконец вернулась М. с девушками в сопровождении какого-то довольно приличного на вид господина, который вызвал меня и спросил, действительно ли мною было спрятано серебро, и, получив утвердительный ответ, задал еще несколько вопросов. Разногласий, по-видимому, не было в наших ответах, так как он заметил, что показания сходятся. «Зачем вы скрыли серебро, сестра. Вы ведь знали о декрете?» — «Я это сделала без корыстной цели, зная, что эти вещи дороги моей больной по воспоминаниям». Он покачал головой: «Хорошо, что вы попали на порядочного человека, а то могло кончиться для вас очень скверно», — и, кивнув головой в мою сторону, он вышел. Кого он предполагал под «порядочным человеком» — себя или производившего обыск — осталось невыясненным. Потом вся тайна второго обыска открылась: вечером в день первого обыска зашла к нашей прислуге девушка из квартиры бар. В. (в другом подъезде) — девица очень красная. Эмма же сдуру и расскажи ей, смеясь, как она при обыске «надула комиссара» и скрыла целый мешок серебра. В тот же вечер комиссар был на вечеринке у красной девицы почетным гостем и главным ухаживателем. Она и подшутила над ним, как «баронши» дурачат их. Это уже являлось вопросом задетого самолюбия. Отсюда и была такая ужасная злость.

Газеты приносят вести о боях на фронте большевиков, но с кем? Слухи различны, кто говорит, что это германцы, идущие против большевиков, по требованию Entente, другие говорят, — это русская северная армия [177], по третьим источникам, это шведы с американцами. Из большевистских газет мы знаем только, что «противник наступал большими силами, но был нашими доблестными стрелками отбит с большим уроном». Но слухи передавались из уст в уста, что наши нас не забыли и делают всё, чтобы нас освободить. Все эти дни сижу безвыходно дома, и моя больная и я чувствуем себя скверно. Сегодня вышел декрет о сдаче всех арм. пассов. Это очень неприятная вещь для тех, кто носит скомпрометированную у большевиков фамилию. Наш симпатичный швед-массажист дал мне хорошую мысль, если она осуществима без бумаг, а именно — записаться в союз сестер милосердия Красного Креста. Таким образом, у меня будет латышский документ, где придется, конечно, фамилию переврать; но на основании чего они мне его выдадут? «Попытка — не пытка», говорит пословица, завтра попытаю счастья.

Ровно в 9 часов я была уже в канцелярии союза сестер милосердия, где прождала до 10-ти, пока заявился комиссар со своей секретаршей — несимпатичной латышской девицей в красной шелковой блузе. Во время ожидания я обдумала план действий: мой паспорт ни в каком случае не может быть предъявлен — значит, утерян. Секретарша встретила меня нелюбезно и после первых же слов заявила, что без бумаг она ничего для меня сделать не может. Я не дала себя обескуражить и продолжала описывать в самых мрачных красках свое положение, как русской в чужом городе без средств, с ребенком. «Вы разве не здешняя?» Я ухватилась за этот вопрос и стала подробно ей рассказывать, откуда я и где работала, конечно, все из области фантазии. Я и не предполагала, что умею так легко лгать. Она, по-видимому, смягчалась. «Но как же я Вас запишу в союз сестер Красного Креста, не имея бумаг о том, что Вы действительно сестра милосердия». Я сейчас же вытащила два докторских удостоверения, выданных мне знакомыми докторами и помеченных задним числом, что я действительно сестра Красного Креста военного времени. «Как ваша фамилия?» — «Фрейтаг», — ответила я. После некоторого размышления она сказала, что как исключение делает это ввиду моего тяжелого материального положения. Люша был тоже вписан в этот исторический документ, который впоследствии оказал мне огромные услуги. По ее совету я отправилась прямо с этим документом в милицию, где он был «товарищем» прописан и была приложена печать.