А Кабацков - «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

Рыков А. И. (из показаний Кабакова И. Д. — Обзорная справка по делу // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 10114. Л.4–23)

Уральский повстанческий штаб (Свердловск)

Кабаков И. Д. — первый секретарь Свердловского обкома ВКП(б), арестован 22.05.1937 г., осужден Военной коллегией 03.10.1937 г. — расстрел

Дьячков М. А. — второй секретарь Пермского горкома (начальник штаба от троцкистов).

Голышев А. Я. — первый секретарь Пермского горкома (от правых) — арест — 03.05.1937 г., приговорен Военной коллегией 04.08.1937 г. к расстрелу (ГОПАПО. Ф. 641 \ 1. Оп. 1. Д. 11275).

Полянский — командир дивизии, расположенной в Перми.

Пермский епископ Виталий Покровский — арест 02.10.1935, приговорен 31.03.1936 к 10 годам ИТЛ (ГОПАПО. Ф. 643/2. Оп. 1. Д. 8911).

Бахарев Д. И. — директор пивзавода (от эсеров) — арест 02.05.1937, приговорен ОСО при НКВД СССР 09.04.1938 к 8 годам ИТЛ (ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 14817). Янсон — заведующий Пермским Горпланом.

Кандалинцев Г. И. — управляющий Камским речным пароходством. Арест 22.05.1937, приговорен Военколлегией BC ССР 13.08.1937 к расстрелу (ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 12296, т. 1)

Кояновский сельсовет, командир — Смышляев М. М. — директор МТС (ГОПАПО. Ф. 641/1, on. 1, д. 13706. Расстрел).

Беляев, Максудов и др. — всего 9 человек (по делу № 6857 проходит 7 человек)

Фроловский с. с. — взвод — 9 человек

Чуваковский с. с. — 14 человек

Особый отряд из кулаков-трудпоселенцев на Камбумкомбинате

Особый отряд из членов

Взвод на строительстве Усть-Качкинский с. с. — взвод — Осоавиахима

КамГЭС 5 человек

Краснослудский с. с. — взвод

Шевырин С .

В настоящей статье предпринята попытка реконструировать ход массовой операции, проводившейся местными репрессивными органами на территории современного Пермского края (в тексте также — Прикамья) в соответствии с приказом № 00447 НКВД СССР от 30 июля 1937 г. [645]

Террор 1937–1938 гг., обращенный против низов советского общества, стал предметом исторических исследований в последнее десятилетие XX века после того, как были рассекречены и опубликованы соответствующие директивные документы, прежде всего уже упомянутый оперативный приказ наркома внутренних дел СССР.

За полтора десятилетия тема массовых операций обросла множеством интерпретаций, детально рассмотренных в фундаментальной монографии немецких историков М. Юнге и Р. Биннера [646]. Дискуссия об источниках и содержании террористических практик, в массовом порядке примененных властью к людям физического труда (рабочим, колхозникам, артельщикам), продолжается и по сегодняшний день.

В ней можно выделить два контрапункта. Первый объясняет случившееся развитием и обострением социальных конфликтов в новом обществе, в т. ч. на предприятиях, в колхозах, в учреждениях, в бараках и коммуналках. Репрессивная политика, проводимая властями в 1937–1938 гг., представляет собой террористический ответ на общественный запрос, исходящий из толщ советского общества: очиститься раз и навсегда от вредных и бесполезных элементов [647]. С этой точкой зрения отчасти солидарны М. Юнге и Р. Биннер. Согласно второму подходу, массовый террор в своем развитии стал ничем иным, как «неприцельной пальбой по толпе» обезумевших от страха местных начальников [648].

Все эти, а также и другие, менее жестко выраженные концептуальные подходы являются гипотетическими построениями, поскольку для их всесторонней верификации нужен совсем иной комплекс источников, нежели тот, на основании которого они сформулированы, но также и иное методологическое обоснование, интегрирующее в себе как собственно исторические методы, так и исследовательские техники в области социальной психологии, культуры повседневности и пр., разрабатываемых как школой «Анналов», так и «уликовой парадигмой» К. Гинзбурга.

В такой ситуации представляется возможным предложить для исследования собственную гипотезу, которую можно сформулировать следующим образом: массовые операции на территории Прикамья могут быть поняты только в общем контексте политической ситуации в стране, которая характеризовалась прежде всего «кадровой революцией», проводимой террористическими методами сверху. Формальные разграничения между акциями, направленными против «антисоветских элементов» в городе и деревне, и чистками внутри властных аппаратов имеют ничтожный характер, сплошь и рядом игнорируемый организаторами и исполнителями большого террора.

Источники, на основании которых проводилось исследование, неполны, противоречивы и зашифрованы. Неполнота определяется, наверное, в первую очередь характером операции. Она была настолько тщательно законспирирована, что приказы и распоряжения ее исполнителям доводились в устной форме, как правило, на оперативных совещаниях, или просто по телефону После завершения операции в Ворошиловском райотделе НКВД не смогли обнаружить ни одной директивы, так или иначе ее касающейся [649]. В делах имеются указания на то, что по приказу командиров часть следственных материалов была уничтожена еще в 1938 г. [650]

Служебная документация органов НКВД (материалы оперативных совещаний, доклады, директивы, сводки) остается недоступной. Сохранилась переписка между НКВД СССР и Политбюро ЦК ВКП(б), частично опубликованная в сборниках «Лубянка. Сталин и главное управление госбезопасности НКВД. 1937–1938» и «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939» [651].

Все иные выявленные документы из фондов Государственного общественно-политического архива Пермской области (ГОПАПО), касающиеся деятельности территориальных органов НКВД, относятся к разряду косвенных источников. Как правило, это копии обзорных справок по делам, некогда заведенным на сотрудников карательных органов, а также копии протоколов допросов свидетелей, приобщенные к следственным материалам, на лиц, подвергнутых впоследствии реабилитационным процедурам [652]. Документы партийных организаций скудны. Переписка между райотделами НКВД и районными партийными комитетами в тот период была сведена к минимуму: из отдела в райком поступали списки арестованных членов партии; из райкома в отдел — списки исключенных из ВКП(б) по политическим мотивам или партийцев, подозрительных по своему происхождению. В стенограммах конференций, в протоколах заседаний районного бюро, в партийных характеристиках можно обнаружить разрозненные сведения о реакции населения на происходящие события и восстановить — с поправкой на доминирующую политическую риторику — образ мысли их участников и свидетелей. Доклады руководителей НКВД на пленумах не стенографировались. В распоряжении исследователя находятся разрозненные протоколы партийных собраний сотрудников НКВД, нерегулярно собираемых в указанный период. В этих материалах очень фрагментарно, односторонне и поверхностно отображается внутренняя жизнь учреждений, проводящих массовую операцию, выявляются сдвиги в коллективной психологии исполнителей большого террора.