НКЮ издательство. - Процесс антисоветского троцкистского центра.

Воспитанный и вскормленный своим рабочим классом, я стал против этого класса, как самый злейший враг и предатель его. Я нагромождал одно преступление за другим и расчищал путь Троцкому, который предавал и продавал оптом и в розницу социалистическую страну, рабочий класс, форсируя кровопролитную войну.

Все это произошло потому, что я долгие годы продолжал жить в затхлом, вонючем, смрадном, зловонном троцкистском подпольи. [c.239] Я дышал этим отравленным воздухом, и даже тогда, когда я вот, например, уехал в Среднюю Азию, уклонился от активной деятельности, у меня не хватало достаточно стойкости и воли, чтобы окончательно порвать. По первому зову запасного центра я перебрасываюсь в качестве подкрепления в Западную Сибирь для того, чтобы творить гнусные, омерзительные преступления, не отдавая себе ясного отчета, во имя чего.

Ослепленный, я творил эти мерзости и гнусности на стройке, где я работал. Я видел энтузиазм и преданность рабочих, это меня вовлекало, а темная сила отвлекала.

Арест и тюрьма были тем чистилищем, которое дало мне возможность окончательно вымести, выпотрошить из себя всю эту гнусь. Я это делал со всей решительностью, со всей твердостью и последовательностью.

Государственный обвинитель вчера справедливо выражал сомнение. Я прошу мне верить, что я очистился и вымел из всех закоулков своего сознания этот гнилой смрадный троцкизм, я беспощадно с ним расправился. Следственные власти могут подтвердить, что я иногда поторапливал в этом отношении, не давая себе передышки для того, чтобы окончательно, бесповоротно и в конец с этим разделаться.

Мне 46 лет. Незадолго до моего ареста исполнилось 30 лет моего пребывания в рядах партии. Я стал отверженным, проклятым сыном трудящихся масс. Суд вынесет мне приговор. Как бы суров он ни был, я его приму, как должное и заслуженное. Но если, граждане судьи, у вас найдется хоть малейшая возможность дать мне умереть не позорной смертью, а пройдя все тяжкие испытания, вернуть меня в ряды того класса, из которого я вышел, - я буду почитать для себя великой и священной обязанностью оправдать полностью и целиком этот дар трудового народа и служить ему до самой своей кончины.

Я отказался от защитника, я отказался от защиты, потому что я привык защищаться годным оружием и нападать. У меня нет годного оружия, чтобы защищаться.

Вчера государственный обвинитель усомнился в нашей искренности, в искренности наших показаний. Я отнес это и по своему адресу, потому что, конечно, вполне законно сомнение по отношению к преступникам. Но я заверяю суд, что ни на следствии, ни здесь на суде в своих показаниях я ничего не скрыл, дал исчерпывающие сведения о своей преступной деятельности и дал соответствующую оценку. Я уже упоминал о том, как я пришел к этому заключению. Я боролся долго с собою. Я вспомнил изречения великих вождей марксизма, изречение умнейшего человека древности, жившего за сотни лет до нашего времени, который сказал: “Каждому человеку свойственно ошибаться, но глупец тот, который не сознает своих ошибок”, а я добавлю - и преступлений. Я не хотел оставаться глупцом, я не [c.240] хотел оставаться преступником, ибо, если бы я запирался, я был бы знаменем для контрреволюционных элементов, еще имеющихся, к сожалению, на территории Советской республики. Я не хотел быть корнем, из которого росли бы ядовитые отпрыски. Я не хотел быть тем семенем, от которого росла бы не благодатная пшеница, а ядовитый плевел, вот это и старая большевистская закалка заставили меня признать все мои преступления, и вот почему я ничего не скрывал и не скрываю. Было бы непристойно мне обвинять кого-нибудь в вовлечении меня в троцкистскую организацию. Хотя я вышел из бедной трудовой семьи и пробился своим горбом и к образованию и к положению, и когда вступал в рабочие кружки в 1899 году и в партию в 1905 году, и в последующей своей деятельности, я был сознательным, развитым, образованным человеком, тем более, к тому моменту, когда начался троцкизм. В этом я не смею никого обвинять, в этом я сам виноват, Это моя вина, это моя беда.

Свыше десяти лет я был верным солдатом Троцкого, этого злодея рабочего движения, этого достойного всякого презрения агента фашистов, врага рабочего класса и Советского Союза. Но ведь свыше двух десятков лет я был верным солдатом большевистской партии. Вот эти все обстоятельства заставили меня все честно сказать и рассказать и на следствии, и на суде. Это не мои пустые слова потому, что я привык быть верным в прежнее время, в лучшее время моей жизни, верным солдатом революции, другом рабочего класса. И эти мои чистосердечные показания я прошу учесть при вынесении мне того или иного приговора.

На следствии я без утайки рассказал все о своих преступлениях. Я совершенно раскаялся. Все мои показания совершенно искренни и точны. Этого достаточно для того, чтобы суд мог, разобравшись во всех деталях и обстоятельствах, принять необходимое решение. Если суд найдет какие-либо обстоятельства достаточными для того, чтобы смягчить оценку и пощадить мою жизнь, я заявляю, что буду с величайшей жадностью накапливать силы в надежде отдать свои силы в борьбе с фашизмом. А на случай другого решения, на случай, если это мое слово на суде - последний акт моей жизни, - я хочу воспользоваться им для того, чтобы передать клокочущее мое презрение и ненависть к Троцкому. Его много для того, чтобы Троцкий мог щедро его разделить со своими партнерами и действительными хозяевами фашистских генштабов и разведок.

Граждане судьи, 13 лет я был членом контрреволюционной троцкистской террористической, подрывной и фашистской организации. Последние пять лет активно подготовлял, пытался убивать вождей [c.241] трудового народа, вождей рабочего класса и угнетенных капиталистического мира. Последние пять лет активно вел на шахтах, рудниках Кузнецкого бассейна разрушительную подрывную работу. Последние пять лет я был изменником, был агентом самого реакционнейшего отряда мировой буржуазии, агентом немецкого фашизма.

Что меня, бывшего рабочего, сына трудовой семьи, заставило быть в организации убийц, в организации изменников социалистической родины? Не скрою, с 1923 года, шаг за шагом, со ступеньки на ступеньку, я поднимался все выше и выше и приблизился к организатору фашистской агентуры - Троцкому, к его ближайшим лидерам - Седову, Смирнову, Пятакову. Мое с ними знакомство, сближение, в особенности последняя встреча в 1931 году, и их ко мне внимание прельстили меня, и я целиком и полностью отдался контрреволюционной террористической и шпионской деятельности. В 1923 году я впервые изменил рабочему классу. В 1923 году впервые начал бороться с партией, во главе которой стоит Сталин и в своих крепких, цепких руках держит и несет знамя Маркса - Энгельса - Ленина. Я применял в этой борьбе все мерзкие, все грязные, все подрывные методы. Я здесь перед вами весь. Я рассказал все, что меня привело на скамью подсудимых. Я сдался не в первый день моего ареста. В течение пяти недель я отпирался, в течение пяти недель мне предъявляли факт за фактом - фотографии моей подлой работы, и когда я оглянулся назад, я сам ужаснулся того, что я наделал.