Павел Мельников-Печерский - На горах (Книга 2, часть 3)

И пошли они в дом. А там стоном стоят голоса: шумят, спорят за картами, кто-то на расстроенных фортепианах разыгрывает давно забытую сонату. На обширной террасе слышатся веселые клики и радостный смех молодых людей.

А в богадельне и на пасеке ровно все вымерли.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Недели через полторы после Успенья, в обеденную пору, на двор Луповицких въехала обрызганная засохшею грязью дорожная карета. Из нее вышел молодой человек лет тридцати, высокого роста, с изможденным и мертвенно пожелтевшим лицом. Все бросились на крыльцо - и оба Луповицкие, и Варвара Петровна, и Варенька, и Марья Ивановна. В передней столпилась вхожая в сионскую горницу прислуга. Прибежала, откуда только у старухи прыть взялась, богаделенная Матренушка со своими подначальными, приплелся с клюкой весь медом и воском пропитанный, дряхлый пасечник Кирилла. Дуня смотрела из окна, своей комнаты.

Взглянула... "Силы небесные!.. Что это? Это не Егор Сергеич, не араратский посланник, это он, Петр Степаныч! Но где ж пылающие отвагой и весельем взоры? Где алый румянец полных ланит? Куда делись густые черные кудри? Болезнь его сокрушила или изъела тоска? Голос слабый, какой-то старческий, но вот-вот его привычные ухватки, приемы, самая походка! Во сне я или наяву", - думает Дуня. И болезненно заныло у ней сердце... А голос отца Прохора раздается в ушах: "Берегись его!.." Зазеленело в очах Дуни; не помня себя, едва дошла она до постели и ринулась на нее... Беспамятство ею овладело.

- Христос воскресе (Христос воскресе - обычное приветствие у хлыстов при встречах. Этими же словами всегда почти начинаются и письма их. ), Егорушка! Свет ты мой ненаглядный! - с плачем и рыданьями обнимая и целуя племянника, голосила Варвара Петровна. - Насилу-то дождались мы тебя! Со дня на день ожидали.

- Христос воскресе, братец мой милый, желанный! Наконец-то, обрадовал приездом своим. Здоров, ли, миленький? Не было ль какого горя?.. Ты очень изменился в лице! - ласкаясь и ровно ласточка увиваясь вкруг него, с радостными слезами щебетала Варенька.

- Христос воскресе, золотой мой Егорушка! - крепко обнимая Денисова, восклицала Марья Ивановна. - Задержал ты меня здесь в Луповицах, давно пора домой, да вот тебя все дожидалась. Хоть денек хотелось пробыть с тобой... Бог знает сколько времени не видались мы... Да как же ты похудел, узнать тебя нельзя...

- Христос воскресе, племяш! Племянник, а также: свой, родной, родич, земляк. Уж мы ждали, ждали тебя, я уж было думал, что ты вовсе не приедешь, целуясь с гостем, радостно говорил Андрей Александрыч.

- Христос воскресе, желанный Егорушка! - по- радельному припрыгивая на правую ногу вкруг Денисова, восторженно вскричал Николай Александрыч.

- Наконец-то услышим от тебя новые глаголы, наконец- то расскажешь ты нам про новые правила горы Араратской.

Денисов никому ни слова в ответ. Его целуют, его ласкают, приветствуют, а он ровно не видит никого, ровно ничего не слышит. Склонив голову, молча идет в дом медленными шагами.

В сенях встретила приезжего прислуга, приведенная в тайну сокровенную. С радостью и весельем встречает она барина, преисполненного благодати. С громкими возгласами "Христос воскресе" и мужчины и женщины ловят его руки, целуют полы его одежды, каждому хочется хоть прикоснуться к великому пророку, неутомимому радельщику, дивному стихослагателю и святому-блаженному. Молча, потупя взоры, идет он дальше и дальше, никому не говоря ни слова.

Удивляются люди божьи перемене в Денисове, такой прежде был он разговорчивый, словоохотливый.

- С дороги притомился, должно быть, - тихонько меж собой переговаривают. Отдохнет, затрубит в трубу живогласную.

Егор Сергеич в самом деле истомлен был дурною дорогой, две ночи не спал, и теперь очень хотелось ему поскорей отдохнуть. Он сказал про это Николаю Александрычу, тот повел его в приготовленную комнату и сам помог раздеться приезжему гостю.

Подали чай, любимую Денисовым молочную кашу из сорочинского пшена, рыбы, пирожков, варенья, разных плодов и ягод. В его комнату никто не смел войти. Из рук Варвары Петровны и Марьи Ивановны Николай Александрыч за дверьми сам принимал и чай и кушанья, но Егор Сергеич отказался от угощенья, пил только чай да съел небольшую грушу, и ту не всю.

За чаем Николай Александрыч успел-таки вызвать его на разговор. Сначала Денисов рассказал о дорожных приключеньях, как в сильной душевной тоске приходилось ему проводить время среди неведущих тайных истин, как суетными разговорами они возмущали слух его.

- От этого мученья больше, чем от дороги, я утомился. Ни думать не могу, ни слушать, ни говорить, сказал Денисов.

Николай Александрыч, однако, свел беседу на араратских.

- Всего не могу сегодня рассказать, - молвил Егор Сергеич. - Дай успокоиться, дай в себя прийти, с мыслями собраться. Духом бодр, но плоть немощна. Отдохну, успокоюсь, завтра все расскажу, что видел и слышал за Кавказом, чему был очевидцем и что слыхал от людей, стоящих доверия.

- Максима-то Комара видал? - спросил Николай Александрыч.

- Сколько раз, - ответил Егор Сергеич. - Частенько один на один с ним беседовал. Истинная утеха верных- праведных!

- Откуда он, и как начались его действа? - продолжал свои расспросы Николай Александрыч.

- Был он молоканином. В молодых еще годах сослан на Кавказ и поселен у подошвы горы Араратской, в деревне Никитиной, - слабым, прерывающимся голосом начал говорить Денисов. - Верны-праведные из разных мест до него еще поселены были в том краю - были тут и орловские, и тамбовские, с Молочных Вод, из саратовских степей, из самой даже Москвы. Видит Максим, что у тамошних божьих людей вера стала пестра - в одном корабле один обряд, в другом другой.

И было ему внушено всех соединить во едино стадо, и чтоб в том стаде был один пастырь. Предтечей ему был Семенушка, по- мирскому Семен Матвеич Уклеин, тоже тамбовский молоканин, сосланный с семьюдесятью учениками за Кавказ. А то было еще до пришествия в обетованную страну Максима. Семенушка стал сближать молокан с людьми божьими (Это слух неверный. Его стали распускать прыгунки много времени спустя по смерти Уклеина. Напротив, Уклеин был чистый молоканин, без всяких примесей. И теперь закавказские молокане зовут себя Уклеинами или Семенушкиными, постоянно враждуя с прыгунками. Семен Уклеин пользовался огромным уважением за ум, знание священного писания и строгую жизнь. Его иные молокане даже святым почитают, несмотря, на то, что молоканское учение отвергает святых. Этого-то всеми уважаемого человека прыгунки и вздумали после его смерти приобщить к своей вере. ), а довершил это дело другой преисполненный благодати предтеча - Сидорушка (Сначала молоканин и, кажется, уроженец Тамбовской губернии, Сидор Андреев. Он долго шатался по турецким и персидским пределам и не раз бывал на Молочных Водах и у закавказских веденцов. Он первый провозгласил о будущем блаженном Араратском царстве. Биография Сидора Андреева очень темна. Около 1842 года был он сослан в Сибирь и едва ли не бежал оттуда.):