Павел Мельников-Печерский - В лесах (Книга 2, часть 3)

- Со своим уставом в чужой монастырь, Василий Борисыч, не ходят,- отвечала Манефа.- Со вторника за работу, девицы.

- Искушение! - проговорил Василий Борисыч и молча допил

простывшую перед ним чашку чая.

- А ты уж, Василий Борисыч, хоть сердись на меня, хоть не сердись, а я тебя из обители скоро не выпущу,- после недолгого молчания сказала Манефа.- По тому делу, по которому послан ты, обсылалась я с матерями, и по той обсылке на Петров день будет у нас собрание. Окроме здешних матерей, Оленевски ко мне приедут, из Улангера тоже, из Шарпана, из других скитов кое-кто. Из Городца обещали быть и с Гор... (То есть с правого берега Волги. ). Мы пособоруем, а ты при нас побудь - дело-то тебе и будет виднее. На чем положим, с тем в Москву тебя и отпустим.

- Право, не знаю, матушка, что и сказать вам на это,- ответил Василий Борисыч.- Больно бы пора уж мне в Москву-то. Там тоже на Петров день собрание думали делать... Поди, чать заждались меня... Шутка ли! Больше десяти недель, как из дому выехал.

- Да что у тебя дома-то?.. Малы дети, что ли, плачут? Отчего не погостить?.. Не попусту живешь... Поживи, потрудись, умирения ради покоя христианского,- сказала Манефа.

- Ох, искушение,- со вздохом проговорил Василий Борисыч.- Боюсь, матушка, гнева бы на себя не навести... И то на вознесенье от Петра Спиридоныча письмо получил - выговаривает и много журит, что долго замешкался... В Москве, отписывает, много дела есть... Сами посудите,- могу ли я?

- Завтра же напишу Петру Спиридонычу,- перебила Манефа.- И к Гусевым напишу, и к матушке Пульхерии. Ихнего гнева бояться тебе нечего - весь на себя сниму.

- Искушение!..- со вздохом молвил Василий Борисыч.- Опасаюсь, матушка, вот как перед истинным Христом, опасаюсь. - Ин вот что сделаем,- сказала Манефа,отпишу я Петру Спиридонычу, оставил бы он тебя в скитах до конца собраний и ответил бы мне беспременно с первой же почтой... Каков ответ получим, таково и сотворим. Велит ехать - часу не задержу, остаться велит - оставайся... Ладно ли так-то будет? - Нечего делать,- пожав плечами, ответил Василий Борисыч и будто случайно кинул задорный взор на Устинью Московку. А у той во время разговора московского посла с игуменьей лицо не раз багрецом подергивало. Чтобы скрыть смущенье, то и дело наклонялась она над скамьей, поставленной у перегородки, и мешкотно поправляла съехавшие с места полавошники.

- А тем временем мы работы для подаренья Василью Борисычу кончим,- молвила Фленушка.

- А вы на то не надейтесь, работайте без лени да без волокиты,- молвила Манефа.- Не долго спите, не долго лежите, вставайте поране, ложитесь попозже, дело и станет спориться. На ваши работы долгого времени не требуется, недели в полторы можете все исправить, коли лениться не станете... Переходи ты, Устинья, в келью ко мне, у Фленушки в горницах будете вместе работать, а спать тебе в светелке над стряпущей... Чать, не забоишься одна?.. Не то Минодоре велю ложиться с тобой.

Радостью глазки у Василья Борисыча сверкнули. Та светелка рядом была с задней кельей, куда его поместили. Чуть-чуть было он вслух не брякнул своего: "искушенье!"... А Устинья застенчиво поднесла к губам конец передника и тихо промолвила:

- Чего ж, матушка, бояться во святой обители?

- Скажи матери Ларисе - указала я быть тебе при мне,- сказала Манефа.Сегодня же перебирайся.

До земли поклонилась Устинья Московка игуменье. Честь великая, всякой белице завидная - у игуменьи под крылышком жить.

- А я бы, матушка, если благословите, сегодня же под вечерок в путь бы снарядился! - молвил Василий Борисыч. - Куда бог несет? - спросила Манефа.

- Имею усердие отцу Софонтию поклониться,- ответил Василий Борисыч.Завтра, сказывают, на его гробнице поминовение будет, так мне бы оченно желательно там побывать.

- Доброе дело, Василий Борисыч, доброе дело.- одобряла московского посланника Манефа.- Побывай на гробнице, помяни отца Софонтия, помолись у честных мощей его...Великий был радетель древлего благочестия!.. От уст его богоданная благодать яко светолучная заря на Керженце и по всему христианству воссияла, из рода в род славна память его!.. Читывал ли ты житие-то отца Софонтия?

- Не приводилось, матушка,- ответил Василий Борисыч.- Очень оно редкостно... Сколько книг ни прочел, сколько "сборников" да "цветников" на веку своем ни видал, ни в одном Софонтиева жития не попадалось.

- Сказание о житии и жизни преподобного отца нашего Софонтия и отчасти чудес его точно что редкостно; мало где найдется его,- молвила Манефа.- Ты послушай-ка, вот я расскажу тебе про него, про нашего керженского угодника, про скитского молитвенника преподобного и богоносного отца нашего Софонтия...

Был священноиноком в Соловецкой киновии, крещение имел старое, до патриарха Никона, хиротонию же новую, от новгородского Питирима... Пришел отец Софонтий в здешние страны и поставил невеликий скиток неподалеку от Деянова починка, в лесу. Первый он был в здешних лесах священник новой хиротонии... С него и зачалось "бегствующее" от великороссийской церкви священство... А до пришествия Софонтиева на Керженец, на Смольянах, у бояр Потемкиных да у Салтыкова, жил черный поп Дионисий Шуйский, пребывая в великом подвизе, да Трифилий иерей, пришедый из Вологды, да черный поп Сергий из Ярославля... И те отцы старого рукоположенья соборно прияли отца Софонтия... И жил отец Софонтий в здешних лесах немалое время, право правяще слово истины... Церковные обычаи утвердил, смущения и бури на церковь божию, от Онуфрия воздвигнутые, утишил, увещающе возмутителей и приводяще им во свидетельство соборные правила... Подвиги же его духовные и труды телеснии кто исповесть?.. И по мнозех подвизех течение сверши - ко господу отыде... И честные мощи его нетленны и целокупны во благоухании святыни почивают... Великие исцеления подают с верою к ним притекающим... И в том все христиане в наших лесах уверены довольно.

- Сказывали, матушка, про отца Софонтия, что людей он жигал. Правда ли это? - спросил Василий Борисыч. Нахмурилась Манефа, взглянув на совопросника.

- Не нам судить о том,- строго сказала она.- Нам ли испытывать дела отец преподобных?.. Это с того больше взяли, что отец Софонтий священноинока Варлаама с братиею благословил в келии сгорети... А смутьяны Онуфриева скита в вину ему то поставили, на Ветку жалобны грамоты о том писали, а с Ветки отца Софонтия корили, обличить же не обличили... А хотя бы и вправду людей он жигал? Блажен извол о господе!..

Это нынешним слабым людям, прелестию мира смущенным, стало на удивление, а прежним ревнителям древлего благочестия было за всеобдержный обычай... Оттого-то теперешни люди не токмо дивуются, но хулят даже сожжение грешныя плоти небесного ради царствия... Крепости прежней не стало, по бозе ревности нет - оттого и хулят... Не читал разве, что огненное страдание угашает силу огня геенского?..