Нина Соротокина - Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты

Про Екатерину I пишут: не то чтобы она была пьяницей, но выпить очень любила. Некоторые обвиняют в наследственной привычке и Елизавету. Это неправда. Любила она легкое пиво и венгерское вино, не чуждалась, если этого требовалось по случаю, и рюмки водки, но не более. Мардефельд написал в донесении к Фридриху: «Она ни в чем себе не отказывает, как и мать ее Екатерина, только Вакх не принимает в том никакого участия».

О любовных делах императрицы я уже писала, но запамятовала сообщить о дальнейшей судьбе Алексея Шубина. Видно, сильно Анна Иоанновна не любила Елизавету, и очень горячо в ней было желание досадить цесаревне, если она сослала ее возлюбленного аж на Камчатку. Думаю, что сама императрица не знала, насколько это далеко от Петербурга. Туда ссылали только самых опасных преступников.

О возвращении Шубина Елизавета стала хлопотать сразу, как только Анна Иоанновна умерла. Регентша Анна Леопольдовна готова была исполнить просьбу Елизаветы, но это было трудно сделать. В прошлое царствование Тайная канцелярия трудилась на совесть, а так как было много политических дел, то людей часто ссылали, не указывая в бумагах место ссылки, так что их и сыскать было нельзя. Придумана была еще и другая хитрость: подследственным меняли имена или в документах вовсе не указывали имени: мол, сослан туда-то, а кто – неизвестно.

Место ссылки Шубина было известно, но путь на Камчатку мог занять год, а то и больше. Тем не менее его там разыскали. Выяснилось, что он был принудительно женат на камчадалке. Когда Алексей Шубин в 1743 году добрался наконец до Петербурга, Елизавета была уже императрицей. Перед ней предстал не прежний веселый и удалой красавец, а измученный, обиженный, потерявший себя человек. О возобновлении прежних отношений не было и речи, сердце государыни было занято Алексеем Разумовским.

Но Алексей Яковлевич Шубин был вознагражден за свои страдания не только богатством – ему были пожалованы богатые вотчины во Владимирской губернии, – но и чинами. Он стал майором лейб-гвардии Семеновского полка, был также произведен в генерал-майоры и награжден высшим орденом России – Св. Александра Невского. Как он жил по возвращении из ссылки, мы не знаем, известно только, что умер он в 1765 году.

К нашему рассказу следует добавить сведения, которые невозможно проверить. В 1743 году д’Альон писал в письме: «Мне удалось узнать, что императрица воспитывает с большой заботливостью девочку. Ей от девяти до десяти лет, и ее выдают за близкую родственницу императрицы». Посланник стал наводить справки и в дипломатической переписке сообщил уже с уверенность, что это дочь Елизаветы и Разумовского. Позднее д’Альон с той же уверенностью стал утверждать, что отцом девочки был не Разумовский, а Шубин. Рассказ о дальнейшей судьбе девочки неким отзвуком перекликается с судьбой княжны Таракановой. Валишевский пишет про девочку: «Доверенная вначале мадемуазель Шмит, потом, после ее ссылки, греческому купцу, девочка была этим последним, получившим от Елизаветы 6000 рублей, привезена в Москву. В то же время д’Альон узнал, что она была включена в число почетных дам императрицы. Но вот и разъяснение: в1740 году дворцовый журнал упоминает мадемуазель Шмит как гувернантку племянницы Разумовского, а мы знаем, что одна из племянниц фаворита, Авдотья, была почетной дамой, начиная с 1743 года». Господину Валишевскому все ясно, а мне так нет. И вообще: «Был ли мальчик», то бишь, девочка? Племянница Разумовского Авдотья стала супругой Андрея Бестужева (сына канцлера), а Алексей Петрович похвалялся кому-то из иностранных послов, кажется Мардефельду, что невестка у него дочь императрицы. Словом, все это смахивает на пустые домыслы.

Елизавета заботилась о нравственности населения. Примером того служит создание так называемого Калинкинского дома. Заведение это, наводившее ужас на прекрасную, но слабую половину человечества, возникло в Петербурге после того, когда императрица именным приказом закрыла скандальное заведение знаменитой Дрезденши, прописанное под названием «Модная лавка». Все на законных основаниях, шьют и продают одежду, а также парики, драгоценности, мушки, туалетную воду и румяна. Заведение процветало, пока не выяснилось, что под прикрытием торговли предприимчивая немка организовала дом свиданий, который посещали представители лучших семей города, причем не только мужья, но и жены. В девицах, и разумеется, там тоже недостатка не было.

Но соглядатаи не дремали, донесли. До слуха государыни стали доходить пикантные подробности, а потом и скандальные дела. Немку выслали в родной Дрезден, а ее осиное гнездо вытравили в одночасье. Протоирей Дубянский, духовник Елизаветы, очень этому способствовал. По его настоянию учинили комиссию, чтобы найти средство для разыскания гулящих девиц и также «потворных баб», которые «молодых жен с чужими мужьями сваживают». Тайная канцелярия по замыслу комиссии тоже должна была принимать в этом участие, и глава этого органа, Александр Иванович Шувалов, был обеими руками «за», хотя в результате закрытия «Модной лавки» Дрезденши потерял значительную часть своих осведомительниц.

Комиссия предложила бороться с развратом не только на улице, но и в домашних условиях. Доносов было море разливанное. Доносителей не наказывали, потому что каждый второй донос был ложным. Деликатная тема задевала чуть ли не все население Петербурга.

Комиссия заседала в Калинкинском дому. Это была большая усадьба некого Калинкина, которая отошла к казне в счет долгов. Дом был неказист. Его на скорую руку подремонтировали, обустроили следственную комнату, лекарскую, палаты и стражу. «Пропащим девицам» предстояло пройти медицинское обследование. В наше время каждая женщина проходит это обследование много раз за жизнь, но в XVIII веке это обследование считалось ужасным и унизительным. После прохождения необходимой процедуры и оформления надлежащих бумаг обитательниц страшного дома направляли на ткацкую или шпалерную фабрики. Слова «услали в “Калинкинский приказ”» стали нарицательными, и со временем стали вызывать у обывателей не только насмешку, но и сострадание. Примечательно, что уличенные в зазорной связи мужчины не привлекались к ответственности и отделывались только назидательным разговором.

Злопыхатели и сплетники определяли в любовники императрицы несчетное количество мужчин. В таковые записывали Ивинского, Панина, Петра Шувалова, братьев Воронцовых – Романа и Михаила, Сиверса, Лялина, Мусина-Пушкина; список можно продолжать. Все это вздор. Елизавета вовсе не была сексуально озабоченной женщиной, она была по– своему добродетельна, а если и грешила, то это было вполне в стиле эпохи.