Андрей Буровский - Крах империи (Курс неизвестной истории)

Жены–аборигенки стали обычнейшим явлением и во французских колониях.

Отношение британцев? В рассказе «Лиспет» все симпатии мистера Киплинга на стороне туземной девушки, которую обманул англичанин. Поняв, в каком она оказалась положении, Лиспет перестает «цивилизоваться», снова надевает местную одежду и возвращается к образу жизни, традиционному для ее племени. Англичанин, таким образом, оказывается весьма неудачливым колонизатором — просто в силу своих невысоких нравственных качеств.

Вообще очень трудно найти у Киплинга хоть какое–то неуважение к индусам, пренебрежение к их обычаям или образу жизни. При том, что он очень хорошо видит, до какой степени они другие. Стало классикой ссылаться на его «Балладу о Востоке и Западе», но почему–то только на ее первые строки:

Запад есть Запад, Восток есть Восток,

И с места они не сойдут,

Пока не предстанут небо с землей

На страшный Господень суд.

Все так, но почему бы не вспомнить следующее четверостишие?

Но нет Востока, и Запада нет.

Что значат племя, родина, род,

Где сильный с сильным плечом к плечу

У края земли встает?

Да и сама поэма повествует, как сын полковника догнал афганца Камала, который «бежал на границу мятежных племен», подружился с ним и в конце кричит отцу, что привел своего брата. Поэма, если хоть немного вдуматься, не о разобщении, а об объединении людей Востока и Запада.

Так же точно и в Российской империи — и Пушкин, и Лермонтов, и Толстой написали по своему «Кавказскому пленнику». Пушкин написал романтическую сказку, Толстой — умный, назидательный рассказ, но ни в одной «кавказской» истории вы не найдете и тени национализма и расизма. Да ведь и в «Хаджи–Мурате» главный герой гибнет потому, что русские его обманули, не сумели выручить его семью из–под власти Шамиля. Эдакий мужской вариант «Лиспет».

Толерантность имперской культуры — одна из самых симпатичных ее свойств, и достигается это одним способом — узнаванием друг друга.

КУЛЬТУРА И ИМПЕРИЯ

В империях всегда смешиваются культуры. Все видят всех, все наблюдают за всеми, все могут учиться у всех. Очевидно учение у немцев, и не только в науке и в государственном управлении. Многие фразы у Л. Толстого, в «Войне и мире», построены совершенно по–немецки. Видимо, писать романы — это все же дело серьезное, а как же без немецкого языка — в серьезном деле.

Польские темы, малоросские темы, кавказские темы, крымские темы — как же без них в творчестве русских писателей. А как интересны восточные темы фатализма, попытки писать о восточном у Толстого и Лермонтова!

Вначале ХХ века, с ростом империи, появляется и «крещеный китаец» А. Белого, пронзительный интерес к Африке Н. Гумилева…

Российская империя так огромна, что она сама по себе в своем роде вселенная. Геолог мог проработать несколько лет на северо–востоке Азии, в субарктике, а потом преподавать в Дерпте или в Варшаве. Офицер мог начать служить в субтропиках Грузии, потом в средней полосе России, а завершить службу в Ташкенте.

Эта готовность воспринимать чужую культуру, учиться у нее накладывается на другие черты имперской культуры : ее космичность, устремленность к высшему. На ее идеологию трудной, напряженной, но достойной и высоко оцененной жизни. На ее внимание не к частной жизни, не к умению человека устроиться к наворачиванию миллиона на миллион, а к высшим духовным проявлениям. На ее спокойное, гордое величие.

ВСЕ ПЕРЕМЕШИВАЮТСЯ

На Кавказе горцы постоянно переходят от Шамиля к русским и наоборот, в горах живут беглые казаки, солдаты… и не только рядовой состав .

Шамиль после пленения поселен в Калуге и вел там весьма светскую жизнь. Трубецкой, рассказывая Евгению Якушкину о жизни Оболенского после ссылки, говорит: кто–то пустил слух, что якобы Шамиль — это и есть МарлинскиЙ. Мол, Марлинский убежал и стал Шамилем. Это «заставило Оболенского вглядываться в него пристально и наконец убедиться, что сходства нет» [47, С. 338].

Известие о том, что знаменитый капитан Нижегородского драгунского полка А. Якубович время от времени убегает в горы и разбойничает там вместе с горцами, вызывает у Пушкина в основном зависть и откровенное восхищение. Он сам был бы не против попробовать… А очень может статься, мы просто не все о нем знаем .

«…Каждый народ, входящий в наш Союз, имел и имеет собственную культурную традицию, и многие из этих народов имеют и свою особую, большую, длительную культурную историю, писал академик Н. И. Конрад в марте 1967 года А. Тойнби. — В русле культуры нашей страны слились самые различные культурные потоки. Может быть, отчасти этому мы обязаны острым чувством единства человечества» [55, с. 132].

Если смешение русской культуры с европейскими культурами — положительное явление, то ведь и смешение с культурами завоеванных народов — не очень плохо.

ТЕНЬ ИМПЕРИИ-1, ИЛИ НЕУМЕНИЕ ВИДЕТЬ РЕАЛЬНОСТЬ

Недостатки людей — суть продолжения их достоинств. Пафос колонизаторов оборачивается колонизаторским же высокомерием. И вот результат: пренебрегая туземными культурами, русские про смотрели возможность христианизации Кавказа.

Уже в начале Кавказской войны горцы были в основном язычниками. Ислам потребовался им, как идеология противостояния русским как части христианского мира. Уже в 1826 году Хаджи Гасан Чечен–Оглу–паша послал 25 мулл в горы, и их проповедь имела успех.

Кто мешал в 1816 году послать в горы 250 православных священников? Никто. Позже генералы поумнее очень сожалели об этом… Но было поздно.

ТЕНЬ ИМПЕРИИ-2, ИЛИ НЕУМЕНИЕ ВИДЕТЬ ОППОЗИЦИЮ

Убежденность в своей правоте строить империю мешает видеть логику тех, кто строить империи не хочет или старается из нее выйти. Британцы не спорили с тем, кто отрицал величие всего английского, — какой смысл спорить с явным недоумком?! Так и в Российской империи просто не стали бы слушать того, кто не захотел бы жить в империи. Логика совместной жизни так очевидна, так разумеется сама собой, что любая логика отметается с порога.

Поэтому и Русско–польская война 1830–1831 годов в России называлась и называется восстанием, а то и мятежом.

А заговор грузинской дворянской интеллигенции 1832 года, попытку отделиться от империи и посадить Багратионов на престол независимого Грузинского царства, русское общество попросту «просмотрело» — упорно его не замечало.

Тем более, говоря о добровольном присоединении Грузии, в упор не видели националистических лозунгов восстания в Картли (1804), в Кахетии (1812–1813), в Имеретии (1819–1820).

Да и как спорить об империи с людьми, убежденными: «Присоединение К. х. (Кокандского ханства. — А. Б.) к России имело прогрессивное значение, т. к. этим устранялась угроза захвата его Англией» [56, с. 339]. Почему присоединение к Англии — менее прогрессивно?! Как бы мне это понять?!