Андре Гийу - Византийская цивилизация

Эта одержимость едиными догматами православного мира защищала реальное духовное единство, которое, без сомнения, было отличительной чертой византийской культуры. Несмотря на глубокое уважение своего занятия, знаменитые монахи, например, всегда говорили о том, что монастырская духовность равна христианской духовности в ее целях, спасении и даже в способах. Об этом Феодор Студит написал спафарию Мариану: «Духовная бедность, раскаяние, слезы, нежность и терпимость, мир, соболезнование, взгляд разума, обращенный к Богу, отказ от денег, неприязнь по отношению к миру, умеренность, целомудрие — это по силам каждому. Больше, чем своего супруга, ребенка, родителей, братьев, больше, чем чего-либо, нужно любить Бога, сотворившего нас и умершего за каждого из нас. Эти и другие добродетели делают настоящим христианином. Не верьте, господин, что этот лист ценен только для монаха, то же самое и для светского человека (для него он еще более значим), за исключением безбрачия и бедности: эти два пункта человека, живущего в миру, не подвергают никакому наказанию. Тем не менее и для него, даже в этом, есть время для целомудрия и воздержания… Вот вы меня просили произнести волю Божию. Попросим же всех помолиться о нашем спасении». И Макарий Египетский (IV в.) описывал настоящего христианина с чертами настоящего святого: «Аскеты — их называют монахами — просто христиане, понявшие свое предназначение и решившие использовать средства для того, чтобы его достичь» (I. Hausherr). Из этого следует то постоянное взаимодействие между светским и церковным миром, на которое мы уже столько раз обращали внимание.

Духовное восхождение — это постепенное обращение сердца, которое удаляется от внешних вещей, где бродит разум, чтобы достичь внутренних. Это теория неоплатоников, пересмотренная святым Василием (IV в.) и Псевдо-Дионисием Ареопагитом (V в.), переданная всеми теми, кого называют «отцами мистики» и исихастами в XIV в. Личная молитва афонских монахов — это самое яркое проявление этой доктрины. Обращение сердца к внутренним процессам, к внутреннему «я» предполагает тишину, спокойствие и отсутствие материальных забот: таким образом, монах больше всех может приблизиться к этому. Эта личная борьба каждого против природы необходима, если человек хочет приблизиться к Богу и обрести спасение — цель человеческой жизни. Человек, живущий на земле, в итоге подобен изгнаннику со своей родины, то есть из места, где пребывает Бог. Монах постепенно поднимается над этой землей и приближается к небу: отошедший от мира, он поддерживает существование «между небом и землей», о чем гласит заголовок книги, опубликованной афонским монахом уже в наше время. Имеется ли философское обоснование этой духовной цели? Неизвестно, так как философские системы, вызванные противоречивыми объяснениями различных вещей, — источники разногласий и волнений в душах. Монах, как и светский человек, вместо того чтобы искать объяснения загадок мира и своего пути к спасению, должен наполнять свою душу загадками, так как душа имеет мистическую природу. В основном можно сказать, что византийцы культивировали мистицизм во всех видах, от самых возвышенных до самых инфантильных. Эти тайны были стилем жизни, духовность, которая приводила к святости, была в итоге душевными переживаниями, а не умозаключениями. Другое важное замечание, так как теологи и ученые, помимо того, что они были «напыщенными из-за своих знаний», следовали по пути, который не вел к Богу. Поэтому монахи не доверяли наукам, некоторые из них могли отказаться на некоторое время от спасительного мира под воздействием внешних обстоятельств и заинтересоваться последними открытиями в теологии и истории церкви, но для большинства не существовало ни проблем, ни лакун, так как они знали, что их вера справедлива и что их молчание означает мудрость. Оправдание незнания, говорят, привело к народному аскетизму в конце существования империи и последующей эпохи, философские истоки которого были названы.

Но византийская мистика имела еще один аспект — надежду, первые проявления которой находят, без сомнения, в письмах Иоанна Апамейского, сирийского отшельника конца V в., у которого не просматриваются никакие неоплатонические идеи: «Как воскрешение нашего Бога среди смертных, так должно произойти и наше воскрешение, как исполнение таинства, начало которого заключено в крещении. Иосиф получил источник своей будущей силы в детских сновидениях, но в жизни она проявилась только во время его пленения фараоном. Не будем же огорчаться, если наша слава не придет в этой жизни. Когда человек находит радость в бедности, он достиг совершенства. Когда достигают поведения нового человека, видят, как в его душе отражена красота божественного таинства. Чистота души не столько отказ от телесных инстинктов, сколько разум, лишенный плохих мыслей. Начиная с момента, когда была провозглашена надежда, нет больше ничего, кроме исследования духовным знанием» (I. Hausherr). Иоанн Апамейский, как и его последователи, в противовес Макарию или Григорию Нисскому и мистикам, о которых мы уже говорили, очень четко разделяет блаженство духовное в этом мире и блаженство избранных в мире ином. Аскетизм ученого, который не использует ни одного философского термина: он находится рядом с первоначальными понятиями в гораздо большей степени, чем отцы церкви IV в. Без сомнения, больше, чем они, он ценит окончание жизненного пути, которое для православия есть радость anastasis , воскрешения. В итоге православие в Византии не задерживается на страданиях воскрешения, и смысл могилы Христа в том, что «это место, где засверкала милость воскрешения».

Византиец был набожным человеком. Кекавмен, крупный чиновник в отставке, писал в адрес светского человека следующее: «Ты слышал, что я советую тебе работать и испытывать страдания, чтобы обеспечить свое существование, а не участвовать в чрезмерных начинаниях и трудах, которые приведут к утрате твоей души, и ты, пренебрегши Богом, забудешь о псалмопении, обязательном для всех православных, а именно о заутрене и о „четырех часах“, потом о вечерне и повечерии. Это является частью нашей жизни, и именно посредством литургии мы являемся слугами божьими, так как для того, чтобы признать Бога, и неверные, и демоны признают его существование. Нужно, чтобы ты исполнял литургию, но также, если сможешь, твори и полночную молитву, произнося хотя бы один псалом, так как в этот час ты можешь беспрепятственно поговорить с Богом, после молитвы — отдыхай. Говорить с Богом с глазу на глаз не наказание, а только радость. Как я призываю тебя хлопотать по поводу мирских вещей, так и по поводу духовных, таким образом, чтобы и в одном, и в другом случае ты осуществлял мои надежды и стал, одним словом, во всех делах выдающимся человеком, в выполнение всего должного. Не говори: „такой-то не ходит в церковь и процветает при этом“. Ты не знаешь, что он делает втайне. Некоторые тайком творят добро без ведома других и даже дьявола. Но некоторые не делают этого и процветают, несмотря на их озлобленность, и в этом нет ничего удивительного. Евреи и еретики, мусульмане и прочие живут, не зная догматов и не надеясь на Нашего Спасителя Иисуса Христа, истинного Бога, некоторые из них процветают, руководят народами и пользуются добротой Божьей, но мы не должны завидовать их процветанию. Его доброта управляет всем, согласно его собственным суждениям. Будь же милосердным и не впадай в гордыню. Язычник Корнелий, абсолютно не знавший догматов церкви, даже самых незначительных, но мыслью своей творивший благо перед лицом Бога, услышал однажды: „Корнелий, твои молитвы и милосердие поняты Богом“».