Николай Николаев - 100 великих загадок истории Франции

Двор с облегчением вздохнул и удвоил свою деликатность, в то же время делая все возможное, чтобы ускорить отъезд бея. Двор еще надеялся таким способом спасти ситуацию.

Наконец посол решил двинуться в путь. Переодетые полицейские окружили дворец в Шарантоне, наблюдая за входящими и выходящими. Несмотря на слова молодой женщины, решили быть начеку. Приближался последний акт, нужно было, чтобы он удался. Магомет Риза-бей должен подняться на корабль один. Как только он выйдет в открытое море, бедная девочка его забудет.

Он действительно поднялся на корабль один, но приехал не по дороге. Теперь он боялся кортежей и не хотел больше удивлять зевак. Кроме того, он по-прежнему ненавидел кареты, в которых чувствовал себя как в западне. Он погрузился на Сене, в Шайо, на галеру, которая должна была доставить его в Гавр.

В то время как королевская галера спускалась по извилистой Сене, молодая женщина летела к своему возлюбленному. Инкогнито, переодетая торговкой хлебом, она катила в фуре по дороге в Руан, откуда приготовленные заранее почтовые лошади должны были доставить ее в Гавр.

Охрана английского брига, дежурившая при погрузке, одна только могла бы рассказать, каким образом эти двое оказались на борту. Вот так молодая дама, любимая и обласканная при Версальском дворе, покинула мужа и мать, своего короля, свою страну и своего Бога, чтобы кинуться в безумную авантюру.

«Я пропала!» – подумала она в день аудиенции в Версале.

Медовый месяц длился недолго. Несмотря на то что это был июнь, он оказался таким же злосчастным, как февраль, которого так боялся Риза-бей. Через двадцать дней после возвращения в Исфахан, на родину, Магомет Риза-бей, лев нежный и рычащий, перешел из царства живых в царство мертвых. Был ли он жертвой заговора, мести или умер своей смертью – неизвестно. Но самое странное, что его жена (а он на ней женился) никогда так и не захотела вернуться во Францию. «Ей было слишком стыдно», – говорили злые языки. Но все не так просто.

В апреле 1718 г. господин Гардан, французский посол в Персии, пишет из города Эринан длинный отчет в канцелярию Версальского двора. Начинает он с рассказа о тяжких обстоятельствах, заставивших его задержаться с почтой: сначала буря на море, затем нападение бедуинов в окрестностях Трапезунда, от которых он только чудом спасся. И наконец, упомянув, что ему было дано поручение позаботиться о судьбе мадам де Леспине, сообщает, что господин Ришар, который должен был по этому поводу передать письмо персидскому царю, не преуспел в своем деле. Ему сообщили, что бывшая графиня де Леспине, принявшая мусульманскую веру, предана ей душой и телом. Она продолжает оплакивать своего супруга и, по ее словам, никогда больше не выйдет замуж; но она любит эту страну, которая ее приняла, чувствует себя здесь совсем как дома, окруженная всеобщим уважением. От Риза-бея у нее родился сын, которого она старательно воспитывает. Таков эпилог этой удивительной истории.

Продолжения никто не знает.

Во времена правления достаточно либерального, хоть и ненавидимого народом Людовика XVI, не без стараний его министра юстиции Малерба, палачи имели меньше работы, чем с началом революции, которую раньше называли Великой.

В отличие от красного террора, развязанного через 125 лет в далекой от Франции стране, вначале основной удар новая власть нанесла обычным уголовникам, подделывателям ассигнаций, спекулянтам, грабителям, насильникам и убийцам. Лишь потом палачам пришлось всерьез заняться осужденными по политическим мотивам.

Палачи во Франции требовались всегда, и для них находилось достаточно работы. С удовольствием принимали и иностранцев, готовых посвятить себя этой профессии.

Главным палачом революции стал некий Сансон, из семьи итальянских эмигрантов. Воспоминания, возможно, написанные им самим, до сих пор пользуются успехом у читателей, и не только во Франции.

Историки считают, что в различных французских тюрьмах в этот период побывало от 400 до 500 тысяч человек (статистика, особенно в провинции, всерьез хромала).

Около 40 тысяч из них были казнены, в том числе 12 тысяч – без приговора суда. В это число, конечно, не входят убитые во время «операций по умиротворению» по всей стране (вместе с семьями), представители высшего сословия и просто состоятельные люди.

Добрый доктор Гильотен

…Добрым доктора Гильотена называли парижане не напрасно. Известный врач, профессор медицины, он был небезразличен к человеческим страданиям, с которыми встречался в силу своей профессии. Он пользовался большой популярностью в столице и стране, излечив множество пациентов.

В возрасте 51 года, как представитель третьего сословия, был избран в Генеральные штаты (вскоре превратившиеся в Учредительное собрание). Он был свидетелем первых дней революции, жестоких уличных расправ над семьями аристократов, чудовищных мучений осужденных на смерть более или менее правомочными приговорами.

1 декабря 1789 г. доктор Гильотен на заседании Учредительного собрания внес предложение об уравнивании прав осужденных на смерть, представив проект механизма, отрубающего головы быстро и безотказно.

«При помощи моей машины можно отрубить голову в мгновение ока, без малейших страданий осужденного», – уверял мягкосердечный доктор Гильотен депутатов, значительная часть которых смогла впоследствии лично убедиться – на собственном опыте – в надежности устройства.

«После нажатия кнопки палачом пружина освобождается, тяжелое и острое лезвие падает вниз по желобкам, проделанным в вертикальных опорах, отсекая осужденному голову легко и безболезненно. Он успевает почувствовать лишь легкий холодок на шее».

Учредительное собрание – как это происходит во все времена – долго обсуждало предложение доктора. Законодательное решение об использовании этого плода технического прогресса последовало только 20 марта 1792 г.

Применяться он начал еще через месяц. Этому предшествовали публичные показы новой машины.

Первая экзекуция прошла 25 апреля 1792 г. – был казнен уголовник. Недостатки конструкции выявились позднее, когда начались массовые казни. Деревянные направляющие, по которым скользило лезвие, пропитывались кровью жертв и набухали.

Вопрос, как докладывал позже депутат-наблюдатель, был «решен изящно и просто» – опоры обили медью, и теперь машина действовала исправно.

В период особого разгула террора (сентябрь 1793 г. – июль 1794 г.) ежедневно казнили несколько десятков человек. Постоянным ритуалом было предъявление радостно ревущей толпе головы казненного палачом.