Джеймс Миченер - Гавайи Миссионеры

-Малама, не надо просто копировать форму букв. Надо научиться понимать, что означает каждое слово!

Такие манеры были для Маламы невыносимы, и поэтому она одним ударом своей правой руки, которая была, кстати, толще, чем туловище Эбнера, просто сбила его с ног. Вернувшись к куску тапы, она в ярости снова принялась выводить свое имя, не обращая внимания на кляксы и растекающуюся краску от сильного нажима на палочку.

-Я умею писать свое имя! - ликовала женщина, но даже в эти минуты радости убедительные слова Эбнера продолжали

преследовать ее. Швырнув палочку на пол, она подошла к тому месту, где на тале лежал распростертый священник и, встав на колени рядом с ним, очень долго вглядывалась в его лицо, пока, наконец, не произнесла: - Мне кажется, что ты сказал правду, Макуа Хейл. Подожди немного, Макуа Хейл. Когда я научусь писать, тогда настанет и твоя очередь. - Затем она сразу же позабыла о миссионере и, повернувшись к Иеруше, скомандовала своим шелковым, неповторимым голосом:

-Теперь продолжай учить меня писать.

Урок длился три часа, пока Иеруша не почувствовала слабость и поняла, что ей пора остановиться.

Нет! - возмутилась Малама. - Я не могу просто так те рять время. Учи меня писать!

У меня кружится голова от жары, - попыталась оправ даться усталая женщина.

Малама велела слугам с опахалами немедленно подойти к Иеруше, чтобы освежать воздух в комнате, но молодая женщина все же продолжала настаивать на перерыве. Тогда Алии Нуи взмолилась:

Хейл Вахине, пока мы понапрасну теряем время, те лю ди, которые умеют читать и писать, грабят наши острова. Я не могу больше ждать. Пожалуйста, я прошу тебя!

Малама, - чуть слышно проговорила Иеруша. - У ме ня скоро будет ребенок.

Когда Кеоки перевел матери эти слова, великая Алии Нуи буквально преобразилась. Вытолкав Эбнера из большой комнаты, она приказала своим слугам отнести Иерушу туда, где на полу было уложено пятьдесят слоев тапы, представляющих собой нечто наподобие кровати для дневного отдыха. Когда худенькую Иерушу положили на эту ткань, Малама ловкими движениями пальцев исследовала живот своей учительницы и объявила:

-Еще не скоро.

Правда, в отсутствие Кеоки в комнате она не смогла объяс нить свое заключение белой женщине. Однако она все же уви дела, что Иеруша устала, и теперь Малама винила себя, что была недостаточно внимательна к своей учительнице и позво лила ей переутомиться. Она велела принести воды, чтобы опо лоснуть Иеруше лицо, а затем взяла женщину на руки с такой легкостью, словно подняла маленького ребенка. Покачивая ее взад-вперед, как убаюкивают дитя, она сумела быстро усы

пить измотанную женщину, а затем аккуратно перенесла ее на прежнее ложе. Тихо поднявшись и выйдя из комнаты на цыпочках, она подошла к недоумевающему Эбнеру и шепотом спросила его:

А ты тоже сможешь научить меня писать?

Конечно, - кивнул тот.

Учи меня! - скомандовала Малама и встала на колени рядом с маленьким миссионером из Новой Англии. А тот вполне логично начал:

Чтобы научиться писать на моем языке, нужно выучить двадцать шесть различных букв. Но вам повезло, потому что для того, чтобы писать на вашем языке, достаточно лишь три надцати букв.

Скажи ему, чтобы он научил меня всем двадцати шести! - скомандовала Малама своему сыну.

-Но ведь для того, чтобы писать по-гавайски, нужно знать всего тринадцать букв, - снова объяснил Эбнер.

Научи меня всем двадцати шести, - ласково попросила Алии Нуи. - Я хочу писать твоим соотечественникам.

Эй, би, си, - начал читать английский алфавит Эбнер Хейл, и урок продолжался до тех пор, пока он сам от усталос ти не лишился чувств.

* * *

Когда настало время отплытия "Фетиды", попрощаться с бригом явилось чуть ли не все население Лахайны, и на бере гу стало темно от обнаженных бронзовых тел. Гавайцы вни мательно следили за каждым движением уезжающих мисси онеров. Наконец, те двадцать человек, которые должны были расселиться на соседних островах, собрались на небольшом каменном пирсе, чтобы в последний раз всем вместе спеть свой любимый гимн, некую смесь горести и надежды. Голо са слились в унисон и пели о том союзе, который навсегда объединил эти души. При этом собравшиеся на берегу остро витяне смогли оценить не только приятную мелодию, но и уловили дух нового Бога, о котором уже понемногу им нача ли рассказывать и Эбнер Хейл, и Кеоки Канакоа. Когда дело дошло до куплета, в котором упоминались слезы, тут уж ни кто не смог сдержаться, и вся паства, во главе с миссионера ми, разрыдалась.

Может быть, только в одном случае эта печаль была не столько формальной, сколько искренней. Когда Эбнер и Иеру-ша наблюдали, как Джон Уиппл готовится отплыть, они не смогли скрыть своих мрачных предчувствий. Ведь Уиппл был единственным врачом, и теперь они расставались с ним. Иеру-ша прекрасно понимала, что когда ее беременность подойдет к концу и настанет время рожать, благополучный исход этих родов будет чуть ли не полностью зависеть лишь от того, насколько Эбнер сумел изучить книгу Джона и насколько внимательным он был на его семинарах по гинекологии и акушерству. Почувствовав тревогу Иеруши за свое будущее, Джон пообещал:

Сестра Иеруша, я постараюсь сделать все, что от меня зависит, чтобы вовремя вернуться на Мауи и помочь вам. Но вы не забывайте, что на вашем же острове, только на другой его оконечности, будут жить брат Авраам и сестра Урания, а так как сроки беременности у вас разные, может быть, вы смо жете подъехать друг к другу на каноэ и помочь, когда наста нет время.

Но вы в любом случае попробуете выбраться к нам? - умоляюще спросила Иеруша.

Я буду стараться и сделаю все возможное, - поклялся Джон.

После этого Иеруша Хейл и Урания Хьюлетт отыскали друг друга и торжественно обменялись рукопожатиями:

-Когда наступит нужное время, мы обязательно помо жем друг другу, пообещали они, хотя обе прекрасно пони мали, что их будут разделять мили труднопроходимых гор и предательски опасного морского пути.

В это время плач на пристани усилился, поскольку на тенистой дороге, ведущей к югу, туда, где жили алии, показалось сухопутное каноэ Маламы, покоящееся на плечах крепких мужчин, и она сама, одетая в любимое красно-голубое платье, рыдала громче всех. Спустившись со своих странных носилок, она подошла по очереди к каждому из миссионеров и сказала:

-Если на других островах вы не найдете себе дома, воз вращайтесь на Лахайну, потому что все вы - мои дети.

Потом она целовала их и снова плакала. Но торжествен ность прощания под конец все же была испорчена: когда мис сионеры на шлюпках направились к "Фетиде", по пути им

встретились с дюжину обнаженных девиц, плывущих от брига к берегу. Их длинные черные волосы шлейфами колыхались в голубой воде. При выходе на берег у каждой из них в руке оказалось либо зеркальце, более ценное здесь, чем серебро в Амстердаме, либо цветная лента, а то и украденный молоток. Малама встретила их с теми же проявлениями любви, с какими провожала только что уехавших христиан.