Андрей Ястребов - Боже, спаси русских!

Маркиз де Кюстин в данном вопросе, как и во многих других, демонстрирует недоброжелательность: «"Русский народ добр и кроток!" – кричат одни. На это я отвечаю: "Я не вижу в том особого достоинства, а лишь привычку к подчинению". Другие мне говорят: "Русский народ кроток лишь потому, что он не смеет обнаружить свои истинные чувства. В глубине души он суеверен и жесток". – "Бедный народ! – отвечаю я им. – Он получил такое дурное воспитание"».

Не согласился бы с маркизом его соотечественник Жан Франсуа Ансело, посетивший Россию на полтора десятка лет раньше: «Русский крестьянин от природы добр, и лучшее свидетельство тому – его бурная веселость и экспансивная нежность ко всем окружающим, когда он под хмельком. В этом положении, снимающем внешние запреты и обнажающем сердце человека, он не выказывает ни злонравия, ни стремления задеть других. Теряя рассудительность, он сохраняет свою наивную доброжелательность».

Рассуждая о русской доброте, Ансело проводит сравнения не в пользу своих соотечественников: «Француз, оказывая вам помощь, следует своей природной живости, но его важный вид непременно дает вам понять, что он знает цену делаемому им одолжению. Русский же помогает вам в силу некоего инстинкта и религиозного чувства. Один исполняет обязанность, налагаемую обществом, другой – акт христианского милосердия. Чувство чести, эта добродетель цивилизованных наций, составляет одновременно и побудительный мотив, и награду первого; второй не думает о своей заслуге, но просто выполняет то, что сделал бы на его месте всякий, и не видит возможности поступить иначе. Если речь идет о спасении человека, француз понимает опасность и рискует сознательно; русский же видит только несчастного, готового погибнуть. Мужество одного рассудочное, храбрость другого – в его природе».

Философ Иван Ильин считает доброту одним из основных качеств русского народа: «О доброте, ласковости и гостеприимстве, а также и о свободолюбии русских славян свидетельствуют единогласно древние источники и византийские и арабские. Русская народная сказка вся проникнута певучим добродушием. Русская песня есть прямое излияние сердечного чувства во всех его видоизменениях. Русский танец есть импровизация, проистекающая из переполненного чувства. Первые исторические русские князья суть герои сердца и совести (Владимир, Ярослав, Мономах). Первый русский святой (Феодосий) – есть явление сущей доброты».

Доброта, милосердие, сострадание – это, пожалуй, главная мудрость, о которой говорят русские сказки. Е. Трубецкой писал о том, что сказочным героям свойственно «любящее жалостливое отношение к животному миру», что сказка приближается к христианской «тайне солидарности всей живой твари». Герой спасает котенка, которого хотят утопить, щенка, которого тащат на живодерню. Иван-царевич голоден, но не ест пойманных им зверей. Жалеет. А они потом его спасают. Иванушка-дурачок может последним куском хлеба поделиться с каким-нибудь зайцем. В русской сказке такие мотивы встречаются особенно часто. «Посеянное добро, хотя бы маленькое семячко добра, расцветает потом на пути посеявшего человека благоуханными цветами – то благодарности и ответного добра, то пожизненной преданности, то прямо спасения от лютой беды», – поэтически резюмирует Трубецкой.

Кстати, вспомним бунтовщика-кузнеца из «Дубровского»? Во время пожара, авторство которого принадлежит ему же, он спасает котенка. Заметим особую жалостливость к животным – все эти рассказы, над которыми проливают слезы русские дети: «Муму», «Каштанка», «Белолобый».

«Коль простить, так всей душой» – подсказывает А. К. Толстой. Умение прощать, жалость к несчастным, «милость к падшим», к побежденному врагу – эти черты, по многочисленным свидетельствам, как нельзя более свойственны русским. Достоевский писал о том, как русские солдаты проявляли доброту на войне – в отношении к неприятелю. Во время Севастопольской кампании, пишет он, раненых французов «уносили на перевязку прежде, чем своих русских», говоря: «Русского-то всякий подымет, а французик-то чужой, его наперед пожалеть надо». Писатель восклицает: «Разве тут не Христос, и разве не Христов дух в этих простодушных и великодушных, шутливо сказанных словах?» И во время Русско-турецкой войны 1877 – 1878 годов солдат кормит измученного в бою и захваченного в плен турка: «Человек тоже, хоть и не хрестьянин».

Даже режим советской власти, по мнению философа Николая Лосского, не мог искоренить русской доброты. Австрийский немец Отто Бергер, бывший в России в плену в 1 944 – 1949 годах, написал книгу «Народ, разучившийся улыбаться». Он говорит, что пленные поняли, «какой особый народ русский. Все рабочие, а особенно женщины, относились к нам как к несчастным, нуждающимся в помощи и покровительстве. Иногда женщины забирали нашу одежду, наше белье и возвращали все это выглаженным, выстиранным, починенным. Самое удивительное было в том, что сами русские жили в чудовищной нужде, которая должна была бы убивать в них желание помогать нам, их вчерашним врагам».

В детской повести Б. Алмазова «Посмотрите, я расту», где речь идет о послевоенных годах, показано, как мальчик, оказавшись рядом с лагерем для военнопленных, жалеет их и начинает с ними дружить, видя в них безвинных жертв войны.

Надежда Мандельштам писала о человеке, арестованном по доносу в сталинские годы. Он страстно мечтал: вот выйдет на свободу и отомстит врагу. Освободившись, первым делом отправился к доносчику. Увидел его жалким, испуганным, постаревшим – и махнул рукой.

Н. О. Лосский отмечал, что «нередко русский человек, будучи страстным и склонным к максимализму, испытывает сильное чувство отталкивания от другого человека, однако при встрече с ним, в случае необходимости конкретного общения, сердце у него смягчается, и он как-то невольно начинает проявлять к нему свою душевную мягкость, даже иногда осуждая себя за это, если считает, что данное лицо не заслуживает доброго отношения к нему». Довольно распространено мнение, что «русские долго ненавидеть не умеют». Может, и есть в этом известная бесхарактерность. Не хватает, мол, сил и воли на упорную ненависть. А быть может, это великодушие и христианское понимание: человек слаб и грешен, что с него строго взыскивать? Бог с ним. Плохие из нас Монте-Кристо – впрочем, наверное, оно и к лучшему. Мы не то что мстить, мы долго злиться не умеем.

О русской любви к нищим и убогим бытуют разные мнения. Как известно, существовали такие сердобольные барыни, к которым со всей России стекались бедные и всякая сомнительная братия, а слугам приходилось поминутно докладывать: «Сударыня, странный человек пришел!» В литературе Древней Руси «нищелюбие» князя было одним из самых главных достоинств. Англичанин Джайлс Флетчер в XVI веке писал о русских: «Бродяг и нищенствующих у них несчетное число: голод и крайняя нужда до того их изнуряют, что они просят милостыни самым ужасным, отчаянным образом, говоря: "Додай и зарежь меня, подай и убей меня", и т. п. Отсюда можно заключить, каково обращение их с иностранцами, когда они так бесчеловечны и жестоки к своим единоземцам».