Франк Коллар - История отравлений власть и яды от античности до наших дней

В начале республиканских времен отравления в Риме случались. Однако никаких свидетельств, что они становились оружием в политической борьбе, не существует. В «Законах двенадцати таблиц», принятых в 450 г. до н. э., упоминалось преступление veneficiит. Так же как в еврейском и греческом мире, законодательство принимало во внимание реальность. Законы эти сохранились лишь фрагментарно, их восстанавливали по более поздним юридическим источникам. Считается, что меры против venefici— отравителей — содержались в Таблице VI// (впрочем, деление это позднее и искусственное). Поскольку слово venezczum означало одновременно колдовство и отравление она открывалась статьей о заклинателях. Впоследствии подобное сближение двух обвинений в юридической практике уголовного преследованияутвердилось надолго. Оно присуще византийским кодексам Феодосия 11 и Юстиниана, прошло через средневековое гражданское и каноническое право вплоть до законодательства времен Людовика XIV. В самом деле, еще. в 1682 г. королевский эдикт объединял в одну криминальную категорию отравителей и тех, кто наводил порчу. Данное сближение усугубляло вину, ибо соотносило vene/zczum с магией, незаконными искусствами. Применеине их людьми, стоявшими у власти, воспринималось как скандал уже в языческом мире, и тем большее омерзение оно должно было вызывать после торжества христианства.

Можно сказать, что законодательство середины V в. до н. э. рассматривало отравления, совершавшиеся главным образом в домашнем кругу или, как в Афинах, в рамках медицинской практики. Первое крупное дело имело место в 331 г. до н. э. в консульство Гая Валерия и Марка Клавдия Марцелла. На него обратил внимание Тит Ливий, подчеркивавший, что римский суд впервые рассматривал дело о venеczum. Знаменитый историограф писал, правда, три века спустя, и мог, следовательно, трактовать сюжет не вполне точно. Нужно пони мать, что подобное преступление совершалось и наказывалось и раньше, но в частной сфере. Юридического определения его не существовало. На этот раз ' История, касавшаяся отравления, вышла в публичное пространство. Так случилось не потому, что она касалась политической верхушки, хотя

среди погибших были высокопоставленные лица. Дело поразило Рим масштабностью нарушения общественного спокойствия. Число жертв и число виновных оказалось очень велико; было вынесено сто семьдесят приговоров. Определение vene/?cium с его двойным смыслом выдвигалось в качестве причины множества смертей, количество которых можно объяснить только эпидемией. В такой ситуации нередко всплывает подобное объяснение. Оно выражает наличие социальной напряженности и потребности найти ответственных, наказав которых общество надеется очиститься и спастись. В данном случае следствие проводилось сначала в среде рабов, однако некая служанка придала ему другое направление. Она показала на знатных матрон, интересовавшихся скорее магией, чем отравлениями. По меньшей мере, две из них, Корнелия и Сергия, принадлежали к патрицианским родам и, следовательно, были связаны с политическими кругами, в те времена, разумеется, исключительно мужскими. Последовал каскад разоблачений и, наконец, душераздирающий исход: около двадцати матрон заставили публично выпить смертельный яд, который они пытались выдать за целебное снадобье, возможно призванное противостоять распространению эпидемии. Не исключено, впрочем, что применили какой-то судебный ритуал, смысл которого впоследствии оказался утерянным. В таком случае вину матрон определил «божий суд». Очень может быть, что увеличение смертности отнюдь не было связано с ядом. Тем не менее дело позволило выявить наличие практик, восприни- мавшихея как опасные для благополучия и здоровья общества. Женщины совершали действия, считавшиеся у римлян незаконными.

Пронешедшие события можно назвать политическими в том смысле, что реакция государства на угрозу нарушения общественного порядка в момент всеобщего несчастья оказалась мощной и публичной. Непосредственной опасности для власти матроны не представляли, хотя в историографии и высказывалась идея, что они стремились добитьсяравенствагражданских прав. Однако воспринималось ли это дело как свидетельство утраты республиканских добродетелей? Тит Ливий оценивал «виновных» скорее как одержимых, чем как преступниц. В целях избавления общества был совершен очистительный ритуал забивания гвоздя. Так или иначе, в рассказе Тита Ливия мы видим модель, по образцу которой трактовались дела начала 11 в. до н. э.

Совершенно очевидно, что система ценностей того времени не допускала употребления яда против внешнего врага. Рим мог одерживать победы только в честном бою по всем правилам, благодаря своему военному гению, даже если противник выказывал неосмотрительность или проявлял особенную стойкость. Хорошо известен эпизод борьбы римлян против знаменитого эпирского царя Пирра, который любили воспроизводить римские и греко-римские источники, выражавшие тоску По республиканскому идеалу. Скорее всего, он выдуман, а возможно, восходит к сюжету, изложенному у Тита Ливия. Рассказывая о знаменитом государственном деятеле и полководце V–IV вв. до Нэ. Марке Фурии Камилле, историк в свое время написал, что тот желал побеждать лишь оружием воина, и никаким другим.

Как известно, Пирр часто бывал при дворе Птолемеев в Александрии, куда его посылали в качестве заложника, и воспринял тамошние нравы. В 275 г. до н. э. царь Эпира переправился с войском через Адриатическое море и непосредственно угрожал Римской державе. Две армии противостояли друг другу у Беневента. Рассказ о том, как римлянам предлагали отравить Пирра, содержится у Цицерона, Тита Ливия, Валерия Максима, Сенеки, Флора, Плутарха и Евтропия. Он различается лишь деталями. Еще до вышеуказанных событий, в 278 г. до н. э., медик враждебного правителя предлагал свои услуги римскому полководцу Фабрицию, обещая дать своему государю яд под видом лекарства. Служивший при дворе виночерпием сын врача мог также поднести Пирру отравленный напиток. Однако как сенат, так и военачальник с негодованием отвергли подобную возможность уничтожения противника. Фабриций предупредил царя о двойном предательстве медика, который нарушил клятву Гиппократа и верность своему повелителю. У Авла Гелия воспроизведено письмо, посланное консулами Пирру. Они гордо указывали, что римлянам не пристало использовать против врага хитрость и коварство. Евтропий, со своей стороны, отмечал, что одержанная таким образом победа нанесла бы ущерб чести римлян, ибо продемонстрировала бы их неспособиость одержать победу в бою. Валерий Максим шел еще дальше; он объяснял, что, на взгляд сенаторов, Рим, основанный сыном Марса, должен был побеждать лишь оружием Марса.