Александр Гогун - Черный пиар Адольфа Гитлера

Когда после „Краткого курса истории ВКП(б)“ знакомишься с историей развития национал-социалистического движения, кажется, что из душной, накуренной комнаты, в которой компания раздраженных, худосочных людей с серым цветом лица, свойственным всем, проводящим свою жизнь в закрытом помещении, до хрипоты спорила о классовой борьбе, о каких-то параграфах и уставах, стачках, бунтах и убийствах, выходишь на зеленеющий, залитый солнцем луг и видишь там жизнерадостных и здоровых людей, собирающих плоды своего благословенного природой труда. И снова начинаешь понимать, что жизнь – это не теория, не бесконечные споры об отвлеченных проблемах, не призывы к грабежу и убийству своих противников, не бездушная казарма, а вечно обновляющийся живой поток человеческих чувств, стремлений и сил, устремляющийся в вечность времен.

Когда я впервые попал в Германию, я почувствовал, что пробуждаюсь от кошмара; с удивлением я присматривался к самым обыкновенным вещам, и мне казалось, что я в полном смысле этого слова „открываю“ жизнь, как некогда европейцы открыли Америку. Читая историю развития национал-социалистического движения в Германии, я удивлялся, как какой-то диковинке, самым обыкновенным истинам и не без изумления начал понимать, что государство и насилие – не то же самое, что государственность вовсе не должна быть страшной машиной, размалывающей каждое отдельное человеческое „я“, но что она, напротив, считает своей целью создание в мире такого порядка, при котором каждый отдельный человек мог бы, свободно развиваясь, достигнуть расцвета всех своих сил и способностей. Впервые я узнал, что государственный строй может определяться человеческой природой, а не отвлеченной идеей. И точно так же, как природа не знает однообразия, и в государстве не должно быть ничего шаблонного.

Внутренняя политика национал-социализма исходит из требований жизни и основана на человеческом характере. Она отвергает неподвижные, мертвые истины, якобы применимые ко всем. Сотрудничество народов должно заключаться не в том, чтобы остричь всех под ту же марксистскую гребенку, а в том, чтобы каждый народ на своем месте исполнял задание, к которому он призван своей историей, своими национальными, географическими и экономическими особенностями. Интересы всех стран тесно сплетены, но это не значит, что все народы одинаковы и всюду применим тот же строй.

„Мы не хотим никого принуждать делать то, чего он не хочет“, – сказал мне один национал-социалист, с которым я разговорился в поезде. „Мы не отменили частной собственности, потому что человек любит свое больше чужого. Это заложено в нас самой природой, и безумием было бы пытаться коверкать ее. Наша задача заключается лишь в том, чтобы создать условия, обеспечивающие нормальное развитие народа. Частная собственность, личная инициатива – самые сильные стимулы в жизни. Вычеркнуть их – значит сделать жизнь серой и скучной. Мы полностью признаем частную собственность при условии, что владелец не пользуется ею во вред народу и исполняет свои обязательства по отношению к своим соотечественникам. В остальном – пусть люди устраивают свою жизнь, как им хочется. „В моем государстве, – говаривал Фридрих Великий, – каждый может быть счастлив на свой лад“. Вот почему жизнь у нас такая радостная, вот почему всюду спорится работа. Мы не делаем никаких опытов над живым телом народа. Оправдание всякой политической системы только в одном – в ее результатах“.

Национал-социализм зародился не в тиши кабинета, не в накуренной комнате, в которой собралась группа теоретиков, решивших во что бы то ни стало спасти мир, хотя ему вовсе не грозила гибель. Нет, он зародился на фоне разлагавшейся демократической системы и на полях сражений Первой мировой войны, а развился в страшную и унизительную для Германии эпоху, когда немецкий народ, разбитый и обессиленный, переживал жестокий политический и экономический кризис когда семь миллионов безработных просили куска хлеба, a его негде было взять, несмотря на то, что товаров в ту эпоху производилось достаточно для того, чтобы удовлетворить потребности населения всего земного шара. Причиной кризиса была не нормальная экономическая политика, диктовавшаяся могущественной группой капиталистов, главной заботой которых было поддержание высоких цен на производимые ими товары. Ограничив произвол капитала, национал-социализм разрешил основную проблему экономики – противоречие между капиталом и трудом. В течение нескольких лет в Германии мирным путем была разрешена та проблема, из-за которой марксисты почти целый век призывали к насилию, устраивали стачки, революции и беспорядки во всем мире. В основу своего учения национал-социализм положил не только интересы одного класса, не создание отвлеченного государства, не шаблонную нивелировку, не подчинение природы теории, а живого человека, независимо от его происхождения, социального положения и убеждений. Национал-социализм руководит людьми, согласуя разнообразие их стремлений в общем служении великому делу нашей культуры.

Государство – средство, а культура – цель. Вот основной принцип национал-социализма. Задача государства заключается в том, чтобы обеспечить возможно более полное и всестороннее развитие всех заложенных в человеке талантов, способностей и творческих сил. Нужно лишь воспрепятствовать тому, чтобы эти стремления пошли по неправильному руслу; нужно создать такой порядок, при котором интересы каждого отдельного человека были бы согласованы с общей пользой.

И такой порядок в Германии создан.

Поезд уносит нашу делегацию из Тильзита в Берлин.

„Имейте в виду, – предупреждал меня один немец перед отъездом, – что сейчас военное время, и путешествовать Далеко не так приятно, как прежде“. И действительно, война дает себя чувствовать. Правда, поезда приходят и отходят с абсолютной „немецкой“ точностью, но подчас они бывают набиты, и по коридорам приходится протискиваться с акробатической ловкостью.

Однако эти маленькие неудобства поездки имели для меня свою положительную сторону: они дали мне возможность с первого же часа моего пребывания в Германии убедиться не только в чрезвычайной дисциплинированности немецкого народа, но и в чем-то большем – в его сознательности, в разумной оценке положения, в полном доверии к властям. Нигде я не видел недовольных лиц, не слышал раздраженных замечаний или резких обменов мнений – „Не толкайтесь же! Что? Вы опять в уборную, да здесь нельзя пройти! – что, увы, так часто приходилось слышать у нас. И еще кое-что другое поразило меня: это простая, любезная непринужденность и способность случайно встретившихся в пути людей сразу же находить общий язык. И это независимо от общественного положения собеседника. В купе сразу же устанавливается дружеская, непринужденная атмосфера, отнюдь, впрочем, не развязная. Заводятся знакомства, баварец расспрашивает берлинца о последней бомбардировке, хозяйки заводят разговор о способах приготовления вегетарианских блюд – в этом году так много овощей – и обмениваются рецептами, солдаты „вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они“.