Владимир Берг, фон - Последние гардемарины (Морской корпус)

А корабли, тем временем, входили уже в канал Бизерты и расстанавливались на якоря и бочки французским капитаном – над портом.

Гремели якорные канаты, убегая в воду. Ярко-желтые флаги взвились на мачтах. Французский карантин покрыл Русские суда. Никто не смел съехать на берег, никто не смел приехать к нам. Что за болезнь была на эскадре? Оспа, тиф или чума? Нет! не того опасались французы: от тифа, чумы – есть прививка. Мы шли из страны ужасной болезни: красной духовной проказы, и вот этой заразы, пуще другой, боялись французы. И вот: «карантин» над судами… вот желтые флаги…

Около месяца простояли мы в Бизерте под желтым флагом, наконец нас узнали, оценили, поняли, сделали отбор на опустевший, к тому времени, пароход «Константин» и отправили его обратно в Россию. Дошел ли не знаю и куда пришел не ведаю. Только желтый флаг слетел с мачты и земля… земля стала нам доступной. Комиссии из офицеров эскадры, из офицеров корпуса и представителей французских властей начали усердно объезжать лагеря, крепости и поселки, изыскивая место, где бы крепче, лучше и удобнее свить себе новое гнездо на чужом дереве.

Звучали имена «Надор», «Аин-Драхам», Сфаят, Кебир, Сен-Жак и многие другие. Для Морского Корпуса был выбран Сфаят и Джебель Кебир, та самая – «высокая гора», с которой в день прихода эскадры смотрел удивленный солдат.

Позвякивая ключами, прошел французский сержант и тяжелые железные ворота крепости гостеприимно открылись навстречу первым русским переселенцам: Капитану 1-го ранга Китицыну, его мичманам и гардемаринам. Они вошли в крепость, заняли форт и начали все приготовления к принятию Морского Корпуса в недра французской крепости.

Во дворе стояли фургоны с соломой для тюфяков, арабы-солдаты вытаскивали топчаны, сержанты выдавали чехлы и одеяла. Работа кипела в молодых энергичных руках. Быстро сколотилась и создалась 1-ая рота Гардемарин Корпуса (Владивостокская).

Наступила моя очередь съезжать с «Генерала Алексеева». Спешно укладывали кадеты свое обмундирование и личные вещи в походные мешки и кисы. Получались довольно грузные кули. Возник вопрос: с ружьями пойдем, с ротным флагом или, как нестроевая команда?

Узнали: французы берут оружие наше «на хранение», точно мы сами не умеем его хранить!

Со скрежетом, и чуть ли не со слезами, укладывают кадеты жирно-смазанные винтовки в парусину, и зашивают тюками, чтобы не заржавели… ведь пригодятся, когда-нибудь.

Раннее утро. Сыровато. Прохладно. В последний раз, пройдясь по палубе линейного корабля «Генерал Алексеев», который заменял нам родную землю – Россию, который вывел нас из красного плена, окинув его могучие обводы и священный флаг, простились мы со своим спасителем и сошли на палубу французского буксира. Помахали фуражками, прокричали ура! и отошли по каналу. Прощай, родная земля! – теперь уж мы в Африке по настоящему. Но где же негры?

А вот и они! Подходим к пристани. На берегу взвод высоких солдат. Черные живые, настоящие негры.

– «Что это? зачем этот взвод? разве мы военнопленные?» – Нет, пожалуйста, не беспокойтесь, предупредительно говорит любезный французский лейтенант, провожающий нас… в лагеря?., нет; в… баню! – как можно? – сперва отмыться, продезинфицировать все вещи; а уж потом в чистые лагеря; а на негров не обращайте внимания: это не конвой, нет, Вы свободны здесь, как в любой стране, эти негры – проводники и Ваша охрана от туземцев.

Перевожу кадетам своей роты речь французского офицера. Вздваиваем ряды, равняем фронт и марш в дорогу. За спиной на плече не ружье, а сума и сума претяжелая. Только ротный флаг впереди, да и тот в чехле. Ноги вязнут в песке, танки тяжелые, засиделись на корабле, отвыкли от походов; но гордость и ротная честь: идут красиво, стройно, вздвоенными рядами, держа равнение: вот, вот грянет песнь, русская, залихватская. Не ударят в грязь перед французом, да и перед неграми: солдаты ведь, хоть и черные, значит знают толк в маршировке.

Солнце поднялось выше, стало припекать. Песок глубже, дорога тяжелей, становится жарко. Французский Лейтенант бодро шагает рядом со мною и занимает разговорами о том, какую богатую культуру внесли французы в эту дикую пустыню и как расцвела Бизерта за 30 лет. Площадь озера, где стоят Ваши корабли, говорит он дальше: – равна Парижу и может скрыть весь наш флот; а гора Джебель Кебир, где Вы будете жить, по высоте равна Эйфелевой башне. Но, как ни интересны рассказы лейтенанта, идти все труднее и жарче, нестерпимо режут плечо два походных моих чемодана. Офицер их заметил, подзывает высокого негра и приказывает взять мои чемоданы. – Ничего, донесу до места, говорю я жертвенно; но сильная черная рука уже схватила мои чемоданы и, как перышко, перебросило их на могучее плечо. – Тебе не тяжело? – спрашивает француз негра. – Он отвечает широкой улыбкой белых крепких зубов: ххыы! и качает отрицательно черной головою. Какое облегчение плечу, жаль, что нет с нами фургона, он облегчил бы плечи всей роты.

Идем, идем; пески, да кактусы, да изредка стройные пальмы; а «бани» все нет, да нет.

Так прошли мы более часа, пока, наконец, на пригорке жидкого лесочка, не увидали белого здания с черепичной крышей. Гигантские котлы, возле которых копошились негры-санитары и французский врач.

– Рота стой! – скомандовал я: – чемоданы долой! сложить за фронтом!

Наконец то! какое облегчение. Кадеты стоять красные, разогретые – не по паркету шагать – по пескам Африки.

Первый взвод! – вещи в дезинфекцию, люди в баню. Вытаскиваем все кожаное: сгорит в дезинфекции; все остальное – черные санитары вилами в котлы, сотни градусов наконец убьют нашу мучительницу вшу – «попила ты нашей кровушки, бледная, жирная, будет с тебя! Полезай в котел!» – острят голые кадеты, с удовольствием сбрасывая с себя одежду и белье, и весело подставляя спину под теплый дождь.

Вхожу и я под душ. Испуганно срывается негр и шепчет на ухо: «Командан, пур офисье аппар, бян аппар, па савек ле матло!

– Да это не матросы, – успокаиваю я моего заступника, – это мои кадеты, мне ли их стесняться идти вместе в воду.

В огонь и в воду пойду со своей ротой!

Негр удивленно уступает.

Другой подходит с сосудом пахучего масла и предлагает кисточкой смазать все волосы: все от той же «бледной и жирной». Принимаем медицинскую помощь.

Счастливые, освобожденные, чисто-отмытые и одетые в чистое белье, точно новорожденные выходим мы из бани. Укладываем в чемоданы продезинфицированное платье, закусываем на дорогу консервами и хлебом. В лесочке собрались туземцы и с любопытством рассматривают Руссов.

Ко мне подходит седой французский доктор, любезно справляется о нашем здоровье, о бане и будущем житье в Бизерте. Благодарю за все.