Неизвестен Автор - Памятники русской публицистики XV и XVI веков

Многое рассказал я уже о лифляндской войне и еще кое-что о битвах некоторых и о взятии городов вспомню вкратце, чтобы не затягивать историю и к концу ее приблизиться. И прежде всего вспомню про тех двух добрых мужей, исповедника царского и другого - постельничего, которые достойны называться друзьями его и советниками духовными, как сам Господь говорил: где двое или трое соберутся во имя мое, там и я буду среди них. И воистину, был Господь посреди них, то есть многая помощь Божия, пока были сердца их и души едины, и советники те мудрые и мужественные с искусными и мужественными стратилатами царя окружали, и храброе войско цело и весело было. Тогда, говорю, царь всюду прославляем был, и земля Русская доброю славою цвела, и города претвердые германские сокрушались, и пределы христианские расширялись, и на диком поле некогда Батыем безбожным разоренные города снова возрождались, и противники царя и враги креста Христова погибали, а другие - покорялись, некоторые же из них и к благочестию обращались, научившись от клириков и просветившись верою, за Христом последовали, и из лютых варваров, из кровоядных зверей в кротких овец превратились и к Христову стаду присоединились.

Потом же, года через четыре после взятия Дерпта, государство Лифляндское окончательно разрушилось, большая часть его королю польскому отдалась, в великое княжество Литовское влилась - новоизбранный магистр Кесь стольный город свой отдал и убежал, как от страха, за Двину-реку, выпросив себе у короля Курляндскую землю, а прочие города, как уже сказал, вместе с Кесью, все, что по эту сторону большой Двины-реки, оставил. А другие города, в том числе большой город Ревель, шведскому королю отдались, а некоторые - датскому. А в городе, называемом Вильян, а по-немецки - Феллин, старый магистр Фирстенберг остался и при нем пушки большие, те, что за дорогую цену из-за моря из Любека, большого города, от германцев своих достали они, а также и множество других пушек.

И на этот Феллин князь великий войско большое с нами послал. А я еще раньше, весной, месяца за два до этого пришел, посланный царем в Дерпт из-за того, что воинство его там упало духом, - ведь вынуждены были тогда, охраняя границы свои, двинуть искусных воевод и стратилатов против царя перекопского, а в лифляндские города вместо них пришлось посылать неискусных и непривычных к командованию полками, и оттого много раз терпели они поражения от немцев, не только от равных войск, но уже и малые силы большие в бегство обращали. Вот отчего привел меня царь в опочивальню свою и обратился ко мне со словами, милосердием наполненными и любовью, а к тому же и обещаниями многими: "Вынужден я, сказал он, из-за тех неудачливых воевод моих или сам идти против лифляндцев, или тебя, любимого моего, послать, чтобы воспрянуло духом воинство мое, помогай тебе Бог, а потому иди и послужи мне верно". Я же, не мешкая, выехал, поскольку послушен был, как верный слуга, повелению царя моего.

И тогда, за те два месяца, пока подошли другие стратиги, я ходил в поход два раза. В первый раз - под Белый Камень, что от Дерпта в восемнадцати милях, на очень богатые волости. И там нанес поражение полку немецкому, который под самым городом на страже стоял, и от пленных узнал, что магистр и другие ротмистры немецкие стояли с немалым войском милях в восьми оттуда за большими болотами. Тогда часть сил с полоном отправил я к Дерпту, а сам с отборным войском шел всю ночь и вышел к утру к тем большим болотам и целый день с легким войском переправлялся через них. И если бы они тогда ударили, то разбили бы нас, имей мы даже войско в три раза большее, а ведь со мной тогда войск немного было - тысяч пять. Но они из гордости стояли, ожидая нас для сражения, на широком поле, милях в двух от тех болот. И мы, как уже сказал, переправясь через те опасные места, дали часок отдохнуть коням и за час до захода солнца двинулись на них. Было уже около полуночи, когда подошли мы и вступили с ними в сражение (ночь была лунной, к тому же происходило все близ моря, а там ночи бывают светлее, чем где бы то ни было), и бились с нами на широком поле их передние полки. Продолжалась битва та около полутора часов, и не столько пользы было ночью от их огнестрельного оружия, сколько от нашей стрельбы из луков по вспышкам от их выстрелов. Когда же подошла помощь к нам от большого полка, тогда сразились с ними врукопашную и опрокинули их наши. А потом в бегство ударились германцы, и гнали их наши почти милю до одной реки, на которой был мост. А когда вбежали они на мост, то, ко всем несчастьям их, еще и мост под ними подломился, и так погибли они окончательно. Когда же возвращались мы из сечи, то уже солнце воссияло, и на том прежденазванном поле, где битва была, обнаружили пеших их кнехтов, в посевах и где придется спрятавшись лежавших, и тогда, не считая убитых, только живыми взяли мы семьдесят знатных воинов (ведь было их четыре полка конных и пять пеших). У нас же убито было из благородных мужей шестнадцать человек, не считая слуг.

А оттуда возвратились снова к Дерпту. И отдыхало войско около десяти дней, и там присоединилось к нам около двух тысяч войска, а то и больше, из тех, кто не по приказу, но по своей охоте пошел на войну. Тогда выступили мы к Феллину, где прежденазванный магистр находился. И, укрыв все войско, послали мы только один полк татарский, будто бы предместья поджечь. Магистр же, решив, что мало у нас людей, вышел на вылазку сам со всеми людьми, которые были в городе, и поразили мы его из засады так, что и сам он едва спасся. И воевали потом неделю целую и возвратились с большой добычей и богатствами. Короче говоря, было в то лето семь или восемь битв, больших и малых, и во всех, за Божьей помощью, победили. Но неприлично было бы мне самому все свои дела подробно описывать, потому о большей части умолчу, как и о татарских битвах, что в дни молодости моей были с казанцами и перекопцами, также и с другими народами, ибо убежден, что ни малейший из подвигов христианских воинов не будет забыт Богом, ведь не только подвиги за правоверие с похвальной ревностью для Бога совершаемые, и против чувственных врагов, и против мысленных, но и волосы на головах наших сочтены, как сам Господь сказал.

А когда пришли гетманы с другим большим войском к нам, к Дерпту (а с ними более тридцати тысяч войска конного и пеших - 10 000 стрельцов и казаков, и сорок пушек больших, а также и других пушек около пятидесяти, как тех, которыми пушечную стрельбу на стенах города подавляют, так и небольших - по полторы сажени в длину), то получили мы повеление от царя идти под Феллин. И мы, узнав, что магистр хочет переправить прежденазванные большие пушки и другие пушки и скарб свой в город Гапсаль, что на самом море стоит, тотчас послали 12 000 войска со стратилатами в обход Феллина, а сами с оставшимся войском пошли другим путем. А пушки все отправили Эмбахом-рекою вверх, а оттуда озером, и выгрузили их из галер на берег в двух милях от Феллина. А те стратилаты, что прежде были посланы нами к Феллину, проходили поблизости от города немецкого Эрмиса, приблизительно в миле. Филипп же, маршал ордена, муж храбрый и в военных делах искусный, располагая 500 человек рейтаров немецких, а также 500 или 400 человек пехоты, стремительно и дерзко двинулся на них, не зная, какое многочисленное войско идет, думая, что это лишь посланный мною отряд, ведь я не раз посылал отряды к тому городу и раньше, когда еще войско то большое с прежденазванными стратигами не пришло (а поверил он сведениям прибежавших под защиту городских стен и подробнее не разведал, что за войско двигается, поскольку немцы редко когда на дню трезвыми бывают). Наши же, хоть и знали о нем, но и подумать не могли, что он со столь малыми силами осмелится ударить на столь неравное своему войско. И вот около полудня, во время привала, ударили они на один из отрядов, смешались со стражею, а потом дошли и до коней наших, и таким образом битва завязалась. Другие же стратилаты, узнав об этом, с помощью хороших проводников, знакомых с этими местами, обошли их со своими полками наперерез через леса и ударили так, что едва несколько человек смогло убежать с поля битвы, а самого того храброго и славного в народе своем мужа, воистину, последнего защитника и надежду лифляндского народа Алексея Адашева слуга живым поймал, и с ним вместе были взяты живыми одиннадцать комтуров и сто двадцать шляхтичей немецких, не считая других. Мы же ничего об этом не знали, а когда пришли под город Феллин, то встретили там наших стратилатов не только невредимыми, но и пресветлую победу одержавших и славного начальника лифляндского, храброго мужа маршала Филиппа с одиннадцатью комтурами и с другими пленными, в руках имевших.