Евгений Тарле - Сочинения — Том II

Но, дорожа ткачами, они не желали пользоваться услугами местных прях и прядильщиков.

По прочно установившемуся обычаю фабриканты сукон отдавали в пограничные земли, особенно в Люксембург, ту часть работы, которая заключалась в изготовлении из шерсти пряжи, требовавшей особого уменья, и поступали они так потому, что заработная плата в этих местностях по ту сторону границы была ниже, нежели по сю сторону [6]. Пока суконное производство процветало, этот порядок вещей не возбуждал никаких неудовольствий: ведь документы нам говорят, что тогда прямо не хватало рабочих рук и фабрикантам приходилось чуть не перебивать друг у друга («se disputer») рабочих.

Но когда наступили тяжелые времена и производство пришлось очень сильно сократить, то седанские фабриканты поставили пред собой двоякую цель: с одной стороны, сохранить совершенно необходимый минимум обученных французских рабочих, даже если бы некоторое время пришлось поддерживать их чисто благотворительным путем, подвергая себя специальному обложению для этой цели [7], а с другой стороны, ни в коем случае не отказываться от дешевого труда пограничных соседей (особенно жителей Люксембурга). Тогда французские рабочие, выброшенные на улицу вследствие сокращения производства, стали роптать и в 1790 г. подали в Учредительное собрание петицию, в которой умоляли запретить фабрикантам отдавать работу за границу [8]. Жалуются именно те полурабочие, полукрестьяне сельских округов, которых неурожай поставил в особенно тяжелое положение. Они указывают на то, что три четверти работы сдается теперь за границу седанскими фабрикантами и что еженедельно туда же идет в виде заработной платы 12–15 тысяч франков. С характерной и уже отмеченной нами в другом месте наивной хитростью, присущей петициям рабочих в это время, просители стремятся указать на вред, проистекающий для государственных финансов от такого отлива денег из Франции за границу [9]. Дальнейшее движение дела в высшей степени любопытно. Сначала комитет торговли Учредительного собрания (куда была переслана эта петиция) отнесся сочувственно к петиционерам и ответил им, что вскоре положение изменится (вследствие того, что будут взиматься пошлины на ввозимую и вывозимую шерсть, тогда как до той поры шерсть, отдаваемая седанскими фабрикантами для обработки за границу и оттуда ими получаемая, была избавлена от всякого обложения).

Дело окончилось вовсе не этим. Седанские мануфактуристы отнюдь не желали лишаться дешевого заграничного труда и пустили в ход все пружины, чтобы добиться от Учредительного собрания сохранения прежнего порядка вещей. Средств для этого у них, конечно, было больше, чем у рабочих, которые только тем и ограничились, что послали в Париж серый лист бумаги с нескладно и неграмотно изложенной петицией, написанной неразборчивыми каракулями. Промышленники заставили и седанский муниципалитет [10], и директорию департамента [11]возбудить пред Учредительным собранием надлежащее ходатайство. Речь шла о том, чтобы избавить как сырье, переходящее через границу для обработки, от вывозной пошлины, так и (частично) обработанную шерстяную материю от ввозной пошлины, ибо, конечно, если бы существовавший тариф был применяем в данном случае, то этот обычай отдавать в немецкие деревни сырье из Седана не продержался бы и одного дня. До революции власти делали для этого случая исключение из общего правила. Седанский генеральный совет указывал в своем ходатайстве, что, если не сохранить эту льготу и на будущее время, суконные фабрики погибнут в скором времени. Фабриканты сукон сами якобы только по необходимости прибегают к отдаче части работы за границу: во-первых, французских прядильщиков слишком мало в этой местности; во-вторых, плата дешевле, а происходит это потому, что немецкие крестьяне живут в лучшем климате и поэтому могут существовать и помимо заработной платы. Конечно, первый мотив несостоятелен уже потому, что именно окрестное население и жаловалось на голод и безработицу и на то, что фабриканты дают работу иностранцам; второй мотив неясен, ибо «климат» пограничных местностей, лежащих у самого рубежа, был совершенно одинаков. Но у муниципальных властей есть в запасе третий аргумент, и самый существенный: если собрание не смилуется, то суконные мануфактуры закроются, и «12–15 тысяч» французских ткачей останутся на улице. Нужно по-прежнему позволить фабрикантам давать прясть шерсть иностранцам, чтобы дальнейшие работы по превращению этой пряжи в сукно продолжали кормить французских ткачей в Седане и окружающей местности [12].

Такова теория генерального совета города Седана; эти взгляды одобрила также директория Арденского департамента. Когда дело перешло в Париж, то заключение центральной инстанции, управления таможнями, оказалось тоже всецело в пользу седанских мануфактуристов [13], и «временно» было решено изъять шерсть, пересылаемую седанскими фабрикантами для обработки и получаемую ими после переработки, от ввозной и вывозной пошлины. Надежды французских прядильщиков и прях на помощь со стороны правящих властей оказались совершенно тщетными.

С попыткой сократить конкуренцию посторонних рабочих рук встречаемся мы и в Марселе. Но здесь все дело носит не тот характер, что в седанском округе. Следует прежде всего сказать, что Марсель, который в общем не был крупным промышленным центром [14], являлся: 1) главным торговым портом всего Средиземного побережья и 2) средоточием мыловарения.

Производство мыла было в конце XVIII в. одним из главных нервов торгово-промышленной жизни Марселя, и оно давало работу массе рабочих рук; непрерывная доставка морем изо всех портов Средиземного моря оливкового масла и других материалов, нужных для этого производства, непрерывное движение судов, увозивших мыло за границу и во французские северные порты, — все это сильно способствовало тому, что Марсель сделался цветущим торговым городом, столицей юга Франции [15]. Могущественно содействовали преуспеянию марсельской морской торговли и привилегии, существовавшие вплоть до революции и делавшие Марсель обязательным этапом для всей вывозной торговли Прованса и Лангедока.

Но мыловарение в Марселе, как увидим дальше, стало терпеть жестокий кризис главным образом лишь тогда, когда начал ощущаться недостаток в сырье, т. е. со второй половины 1793 г.; о недостатке сбыта не могло быть и речи в период 1789–1793 гг. (Марсель не имел конкурентов не только во Франции, но и в Европе, и мы еще увидим, какие бедствия пережило население Франции, когда за недостатком сырья марсельское мыловарение сократилось.) Поэтому ли или по другим причинам рабочие-мыловары не подают голоса в течение всего рассматриваемого периода, и речь тут идет не о них, а о той рабочей массе, которая была занята в порту нагрузкой и разгрузкой кораблей, которая работала в бондарных, плотницких, столярных мастерских, расположенных тоже в порту и около порта, словом, которая кормилась от марсельской морской торговли и марсельского судостроения. Марсельский порт сосредоточивал рабочую массу в таком количестве, как это не могло иметь места нигде, ни в одном промышленном городе тогдашней Франции, кроме столицы. И мы встречаемся тут не только с коллективными петициями, но и с рядом гораздо более решительных действий. Началось движение с конца 1791 г.