Евгений Тарле - Сочинения — Том II

Под словами «l’émeute (или l’insurrection) de Réveillon» в истории революции понимаются бурные беспорядки, происшедшие в Париже за неделю до открытия Генеральных штатов (27 и 28 апреля 1789 г.) и окончившиеся разгромом домов двух богатых промышленников: Ревельона и Анрио (Henriot). Едва ли не всеми историками революции этот эпизод считается одним из самых темных и загадочных явлений этой эпохи, и в общих историях революции (также и у Жореса) отмечается лишь неясность причин этой вспышки, и ей посвящается самый общий и беглый рассказ. Некоторое исключение представляет в этом отношении Тэн, который говорит о «деле Ревельона» на четырех с половиной страницах второго тома своего труда [1] Taine Н. Les origines de la France contemporaine, t. II, стр. 36–41. . Он ссылается на два документа национальных архивов, на мемуары Безанваля, принимавшего участие в усмирении беспорядков, и еще на двух-трех современников события, причем, изложив в общих чертах внешнюю сторону происшествия, считает возможным прийти к совершенно определенному заключению, что беспорядки созданы были тремя элементами: 1) голодными, 2) бандитами и 3) патриотами; голодными, — потому что бунтовщики ограбили булочника на улице Бретань и хлеб отдали собравшимся женщинам, потом арестованным на углу улицы Сентонж; бандитами, — потому что так рассказывали шпионы герцога Шатле, командовавшего французскими гвардейцами; и, наконец, патриотами, — потому что вечером, после возмущения, босоногие нищие просили милостыню со словами: «сжальтесь над бедным tiers-état» [2] Taine. Цит. соч. . Вот и все. Тэн, рассказав о происшествии, стремится привести все изложение к наперед поставленному тезису, чтобы потом естественно перейти к описанию следующих событий, авторами коих должны явиться те же «голодные, бандиты и патриоты» [3] Вот последние строчки этой маленькой главы, посвященной делу Ревельона:… affamés, bandits et patriotes, ils sont un corps et désormais la misère, le crime, l’esprit public s’assemblent pour fournir une insurrection toujours prêle aux agitateurs qui voudront la lancer, стр. 41. .

Но еще в гораздо большей степени сочинением на заданную себе самому тему является и небольшая статья Бодона (Beaudon), специально посвященная «делу Ревельона» [4] См. журнал Révolution française, 1885, t. IX, стр. 307–312. . Разница лишь та, что у Тэна тезис был антиреволюционный, а у Бодона, совершенно обратно, задача заключалась в том, чтобы обвинить двор в искусственном провоцировании беспорядков. У Тэна нет доказательств для его тезиса, взятого во всей полноте, но он, хоть, излагая события, ссылается на некоторые материалы, и вообще за ним остается та бесспорная заслуга, что он первый обратил внимание на все это дело, а у Бодона ни одной ссылки на всех шести страницах его статьи мы не встречаем, и просто он декретирует свои предвзятые положения. Сознавая, очевидно, некоторую непрочность подобного метода, он кончает статью свою такой сентенцией: «Когда деспотическое и испорченное правительство усматривает в народе возбуждение, которое может стать страшным, то оно организует возмущение, чтобы доставить себе случай отразить страсти террором. Такова причина, таковы последствия дела Ревельона, которое навсегда осталось темным, потому что виновники этого преступного акта вовсе не оставили следов своих гнусных интриг, которые выясняются только сцеплением фактов». Ни малейшей цены все эти голословные фразы не имеют.

С Бодоном не согласен Тютэ (Tuetey), автор многотомного указателя, без которого шагу нельзя ступить никому из занимающихся изучением рукописей, хранящихся в Национальном архиве и относящихся к революционному периоду [5] Répertoire général des sources manuscrites de l’histoire de Paris pendant la Révolution française, t. I. Par Alexandre Tuetey. Paris, 1890, in 4°. . В предисловии к первому тому своего указателя он говорит о деле Ревельона на основании документов Национального архива, и, отвергая, конечно, за полной необоснованностью рассуждения Бодона, Тютэ мягче относится к «делению» Тэна, но в конце концов отвергает и его, или, точнее говоря, из «голодных, бандитов и патриотов» оставляет лишь третьих: «все эти рабочие и поденщики в лохмотьях, которые бросились на приступ к домам Ревельона и Анрио и с неописуемой яростью разбили и опустошили все, не были ворами, не были вульгарными злодеями, привлеченными добычей, но смотрели на себя как на народных мстителей, восставших против долгого гнета, вооружившихся и сражающихся за дело третьего сословия» [6] Tuetey A. Répertoire, t. I, стр. XLV. .

С этим мнением, после ознакомления с относящимися к делу документами, как рукописными, так и изданными, мы также согласиться не можем. Если уже оставлять одну из указанных Тэном категорий, то нужно оставить «голодных» и никого более. Мало того, даже и тот пересказ некоторых из этих документов, который дан у Тютэ, тоже вовсе не оправдывает упомянутого заключения. Обратимся к подлинным документам и посмотрим, что они говорят нам об этом событии. Только некоторая часть этих материалов напечатана в сборнике документов, изданном Шассеном [7] Les élections et les cahiers de Paris en 1789. Documents recueillis, mis en ordre et annotés par Ch. L. Chassin, t. III. Paris, 1889 ( Collection de documents relatifs à l’histoire de Paris pendant la Révolution française, publiée sous le patronage du Conseil Municipal ). в 1889 г., — другие до сих пор не изданы и хранятся в Национальном архиве.

С внешней стороны дело рисуется так. Подходило время открытия Генеральных штатов, и в Париже происходили избирательные собрания. В собрании выборщиков от третьего сословия принимал участие также владелец большой бумажной и обойной мануфактуры Ревельон. В двадцатых числах апреля утром среди рабочих Сент-Антуанского предместья, где находилось заведение Ревельона, распространился слух следующего содержания: Ревельон на собрании выборщиков, когда зашла речь о положении рабочих, будто бы сказал, что рабочие могут существовать, получая 15 су заработной платы в день. Сам Ревельон в мемуаре, который он издал через несколько дней после происшествия [8] Exposé justificatif pour le sieur Réveillon, entrepreneur de la manufacture royale de papiers peints, Fauxbourg Saint-Antoine, 1789. В Национальной библиотеке хранятся 3 экземпляра этого Exposé. Мы ссылаемся на тот, который значится под Lb. 39 1618-А. , с негодованием отвергал наличность каких бы то ни было оснований для подобного слуха. Рабочие на его мануфактуре получали большинство 30, 35 и 40 су в день, некоторые — 50, а минимальная плата начинающим была 25 су. Лица, даже не верившие этому слуху, вроде маркиза Силлери, депутата от дворянства реймского бальяжа, объясняли все дело недоразумением: Ревельон будто бы сказал, что его рабочие теперь, получая 40 су в день, хуже живут, нежели тогда, когда получали в былые времена 15 су, а эти слова были извращены [9] Нац. арх. К. К. 647, f. 4: Вот весь пассаж, относящийся к этому событию, из письма Силлери к Савиньи: Il y a eu hier une emeute considérable dans le fauxbourg St. Antoine. Mr. Reveillon, marchand et fabricant de papier peint à la tête d’une manufacture considérable, citoyen estimable qui pendant les calamités de l’hiver, a fait vivre un grand nombre des citoyens, en parlant dans l’assemblée de Paris des malheurs publics, a dit qu’il était obligé de donner 40 sols par jour à ses ouvriers et qu’ils vivraient moins bien qu’avec 15 sols, qu’il donnait autrefois. On a altéré son propos et débité, qu’il avait dit qu’il ne falloit donner que quinze sols par jour à chaque ouvrier. Cette nouvelle a soulevé tout le faubourg St. Antoine. On a pillé et brûlé sa maison; toutes les troupes ont marché avec du canon. Il y avait hier au soir à huit heures environ trente hommes de tués ou de blessés. Le peuple crie; vive le roi, vive Mr. Necker, vive le tiers, f…. de la noblesse et du clergé. Voilà ou nous en sommes. Malheureuse France, qu’il faudra de temps pour vous calmer. — Письмо помечено 29 апреля. . Тютэ почему-то склонен считать это показание Силлери наиболее согласным с истиной [10] Tuetey A. Répertoire, t. I, стр. XXII. . Но, во-первых, Силлери не присутствовал на заседании выборщиков, где будто бы были произнесены эти слова, и, следовательно, сам был принужден только довольствоваться слухами (что он, действительно, и делает, регистрируя в другом, оставшемся после него документе [11] Нац. арх. К. К. 641, f. 17. Journal de l’Assemblée des Etats-Généraux 30 avril: On assure que l’on a découvert les auteurs de la révolte du faubourg St. Antoine et que les propos tenus contre M. Reveillon sont une vengeance d’un particulier. Cette nouvelle n’est pas assez acreditée pour transcrire dans le journal ce que l’on débité ce sujet. слух, совершенно неосновательный, разнесшийся 30 апреля, будто открыли виновников разгрома). Сам Ревельон, до сведения которого дошли подобные попытки объяснить все дело извращением его слов, протестовал, подчеркивая, что вообще не произносил ничего подобного [12] Нац. библ. Lb. 39 1618, стр. 5, примечание. . Но слух быстро распространился в Сент-Антуанском предместье. 27 апреля начались сборища в Сент-Антуанском предместье, и дом Ревельона первый подвергся нападению. Одновременно и еще в сильнейшей степени была поведена атака и против дома Анрио, владельца селитроварни в том же предместье, относительно которого были пущены еще более определенные слухи, нежели относительно Ревельона. Вот что доносил начальник парижской полиции де Кронь Людовику XVI вечером этого первого дня беспорядков [13] Нац. арх. G. 220–221, 27 avril. . «Спокойствие, которое царило в Сент-Антуанском предместье, нарушено было внезапно: 500–600 рабочих собрались около 3 часов у входа в это предместье; они повесили чучело, изображавшее Ревельона, и прошли по разным кварталам Парижа с этим чучелом и с чучелом Анрио». Число их быстро увеличивалось; было решено принять меры, вследствие чего начальник полиции тотчас же уведомил командира полка «французских гвардейцев» герцога дю Шатле и временно командовавшего полком «швейцарских гвардейцев» барона Безанваля [14] Собственно, Безанваль командовал войсками, расположенными в областях Soissonais, Berri, Bourbonnais, Orléanais, Touraine, Maine и Isle de France, кроме Парижа, a полки, стоявшие в Париже, находились под начальством: один (gardes-françaises) — герцога дю Шатле, а другой (gardes-suisses) — графа д’Аффри, но вследствие несчастного случая д’Аффри как раз в эти дни сдал командование своим полком Безанвалю. См. Mémoires du baron de Besenval. Paris, 1846, стр. 353. . Они тотчас устроили совещание и выработали план действий, после чего к дому Ревельона был послан отряд для охраны. Этого отряда оказалось достаточно, чтобы предупредить разгром 27 апреля, и сам Ревельон, который писал под свежим впечатлением постигшего его несчастья, видел всюду происки тайных врагов и ни единым словом не обвиняет власти в попустительстве или бездействии: «… они (бунтовщики — Е. Т.) являются, чтобы разграбить и сжечь мой дом, они громогласно о том возвещают. Присутствие охраны их устрашает…» [15] Нац. арх. С. 220–221, цитированное письмо от 28 апреля. Ср. Tuetey A. Répertoire, t. I, стр. XXVII. . День окончился благополучно, и ночью (с 27 на 28 апреля) начальник полиции де Кронь доносил королю: «Спешу уведомить Ваше Величество, что последние отряды французских гвардейцев и конной стражи рассеяли сборища, никто не погиб. Я должен воздать хвалу благоразумию, с которым вели себя войска». В доме Ревельона оставили охрану в 50 человек, чтобы предохранить его от всякого нового посягательства, оставили также два отряда в 100 человек [16] Exposé… etc. Нац. библ. Lb. 39 1618-А, стр. 21. в предместье; в других кварталах войска были собраны в казармах.