Владимир Шигин - Короли абордажа

Судя по всему, Фемистокл не только использовал «исчезновение» змеи. Он сам вместе с преданными жрецами все и подстроил. Разоблачения он не боялся, всем было уже не до того. Как бы там ни было, но афинский наварх своего добился. Жители начали покидать Афины. Все мужчины от мала до велика были направлены на триеры. Женщины и дети на торговых судах были частью увезены в город Трезену, частью перебрались на Саламин. Остатки городской казны были розданы командам афинского флота. На каждого пришлось по восемь драхм.

Пока союзная часть флота стояла у Саламина в томительном бездействии, афиняне усиленно вывозили своих жен и детей. На Саламине решили остаться самые смелые, уверенные в том, что флот их всегда защитит. Постепенно к Саламину подтянулось еще несколько десятков триер с самых дальних греческих областей. Спартанцы прислали свои последние шестнадцать кораблей, постольку же коринфяне и сикионцы, десять — эпидаврийцы, пять — трезанцы и три — гермионяне. Афинские морские силы составляли сто восемьдесят готовых к бою триер.

Геродот пишет: «Когда защитники Эллады собрались у Саламина, их военачальники устроили совещание. По предложению Еврибиада каждый желающий сказал, где, по его мнению, следует дать морское сражение. Аттика была брошена на произвол судьбы, речь шла об остальной Элладе. Предложения большинства ораторов сводились к одному: плыть к Истму и защищать Пелопоннес. Они считали, что в случае поражения в битве при Саламине они будут заперты на острове, не имея надежды на спасение, с Истма же они всегда смогут вернуться в свои города».

А войска Ксеркса, уже пройдя огнем и мечом Беотию, Феспию и Платеи, захватили обезлюдевшие Афины. Остававшиеся еще в городе засели на холме Акрополя и отбивались от непрерывных атак. Одна из них завершилась успехом, и защитники были все до одного уничтожены.

Известие о захвате Афин вызвало в греческом флоте настоящий шок. Сразу начался полный разброд и даже бегство. Часть союзных триерархов, забыв обо всем, побежали на свои корабли и, поставив паруса, отплыли в разные стороны. Оставшиеся кричали о том, что пора уходить к Истму и драться там. С наступлением ночи большая часть ушедших в панике кораблей вернулась обратно.

Когда удрученный происходящим Фемистокл вернулся на флагманскую триеру, ее тетрарх Мнесифил поинтересовался:

— Какое решение принял совет навархов и к чему нам быть готовыми, Фемистокл?

Флотоводец безнадежно махнул рукой:

— Будем уходить к Истму!

Мнесифил в ярости топнул ногой:

— Если эллины покинут Саламин, то на море тебе уже не придется сражаться за родину. Все будет погублено навсегда, потому что каждый вернется в свой город и не Еврибиад, ни ты уже никогда не соберете весь наш флот вместе. Ваша глупость погубит Элладу! Фемистокл! Попытайся еще раз убедить этих слепцов. Даже если уйдут трусы, нам с Еврибиадом надо оставаться здесь, чтобы победить или умереть!

— Ты считаешь, что следует попробовать еще раз? — с сомнением посмотрел на своего кормчего Фемистокл.

— Да! — ответил тот с металлом в голосе. — Я считаю именно так!

Ничего не ответив, Фемистокл нервно запахнулся в тогу и решительно направился на триеру к Еврибиаду.

Оба предводителя говорили долго. Убеждать спартанца, чья земля еще не попала под пяту захватчиков, было нелегко. Еврибиад был далеко не Леонид. В порыве спора он даже замахнулся на Фемистокла палкой.

— Ударь, но в начале выслушай! — сказал ему тот смиренно.

Изумленный такой небывалой кротостью гордого Фемистокла, Еврибиад несколько сник и согласился на сбор совета союзных навархов. Никого убеждать на совете Фемистокл более не собирался. Времени для этого уже не было. Зато он намеревался всех испугать, да так, чтобы мало не показалось.

Едва съехались предводители союзных отрядов, Фемистокл, не дав никому вымолвить и слова, принялся твердо говорить о необходимости сражения у Саламина. Вновь начались ожесточенные споры. Еврибиад, как всегда бывало с ним в подобных случаях, сразу сник и, спрятав голову в плечи, сидел тише всех.

Коринфский наварх Адимант прервал страстную речь афинского стратига:

— Фемистокл, ведь ты знаешь, что на состязаниях тех, кто выбегает раньше условленного сигнала, больно бьют палкой!

— Согласен, — кивнул головой Фемистокл. — Но зато тот, кто остается позади никогда не получит не только палки, но и лаврового венка!

Не давая триерархам прийти в себя, он продолжал свою страстную речь, теперь уже обращаясь к молчаливо сидевшему Еврибиаду:

— В твоих руках спасение Эллады! Послушайся голоса сердца и дай сражение у Саламина! Уходя к Истму, мы сами приведем за собой персов в Пелопоннес! Победу у Саламина нам предвещал и оракул! Послушаемся же предсказания и не будем искушать судьбы своего Отечества!

И снова речь Фемистокла прервал Адимант:

— Тому, кто не имеет родины, следовало бы помолчать! У тебя нет больше Отечества, там хозяйничают персы!

— Негодяй! — закричал на него пришедший в ярость афинянин. — Да, мы покинули свои жилища, считая недостойным стать рабами. Но город у нас все же есть! Это самый величайший из всех эллинских городов — наши двести боевых триер. Они стоят здесь и готовы помочь вам спастись, если вы сами того захотите! Если же вы уйдете и предадите нас, то кое-кто скоро из вас узнает, что такое персидский плен, а мы найдем себе новые земли, и не хуже тех, что потеряли!

Адимант снова попытался что-то возразить, но был перебит Фемистоклом.

— Запомни, — сказал ему афинянин. — То, что Коринф никогда не сравнится с Афинами — это факт, но и без наших двух сотен триер вы тоже ничего не сможете противопоставить персам и будете все уничтожены!

Попытался подать голос и кто-то из эретрийцев. Этого Фемистокл не стал даже слушать:

— И вы туда же, беретесь судить о войне, когда у вас, как у рыб-невфид, мечи есть, но мозги отсутствуют напрочь!

Затем Фемистокл обернулся к Еврибиаду:

— Или ты остаешься драться со мной здесь или я гружу на свои боевые и торговые суда всех афинских жителей и ухожу с ними в свою колонию — италийский Сирис. Вы же оставайтесь здесь и сами отбивайтесь от персов! Я жду немедленного ответа!

Испуганный Еврибиад вскочил с места и закричал:

— Я согласен! Я остаюсь с тобой!

За Еврибиадом заявили о своей готовности остаться и остальные триерархи. Последним, с явным неудовольствием, дал свое согласие Адимант.

Плутарх пишет, что совет навархов проходил на флагманской триере спартанцев. Внезапно со стороны берега к кораблю подлетела сова и уселась на мачте. Сова всегда была священной птицей Афин, а потому уже разъезжавшиеся навархи усмотрели в ее прилете добрый знак. Как знать, не был ли и внезапный прилет совы так же заранее приготовлен предусмотрительным Фемистоклом?