Кеннет Роуз - Король Георг V

Чипс Шэннон, со своим природным даром всегда оказываться в центре событий, за несколько дней до этого вместе с леди Элизабет гостил в Суссексе, в доме лорда Гейджа. Вот что он пишет о ее реакции на появившиеся слухи:

«Вечерние газеты объявили о ее обручении с принцем Уэльским, так что мы все кланялись, приседали и поддразнивали ее, называя „мадам“; не уверен, что ей все это нравилось. Вроде не могло быть правдой, но как бы всех обрадовало! У нее определенно что-то на уме… Она самая мягкая, милая и изящная из всех женщин, но в этот вечер выглядела несчастной и рассеянной. Я страстно желал сказать ей, что готов за нее умереть, хотя и не влюблен в нее. Бедный Гейдж отчаянно ее любит, причем безответно. Для такого редкостного и аристократического создания он слишком тяжеловесен и слишком похож на классического сквайра».

Затем поступили официальные известия о ее обручении, но не с принцем Уэльским, а с герцогом Йоркским. Дневник Шэннона так повествует об этом:

«Прочитав „Придворный циркуляр“, я вздрогнул и чуть не вывалился из постели… Мы все так долго ждали и надеялись, что уже перестали верить, что это когда-нибудь случится. Он был самым настойчивым из поклонников и, очевидно, в воскресенье наконец сделал ей предложение. После этого он тут же на „моторе“ отправился в Сандрингем, и в результате появилось официальное извещение — королевская семья не оставила ей времени на то, чтобы передумать. Он самый счастливый из людей, в Англии сейчас все мужчины ему завидуют. Клубы охвачены скорбью».

Другой летописец, господин Асквит, за день или два до свадебной церемонии в Вестминстерском аббатстве был приглашен для освидетельствования свадебных подарков. Как и всегда в тех случаях, когда дело касается королевских особ, он пишет с некоторым сарказмом:

«После обеда я в штанах до колен и при всех орденах направился в Букингемский дворец, где в больших комнатах было полно народу. Там стояли огромные стеклянные витрины, вроде тех, что можно видеть на Бонд-стрит, наполненные драгоценностями и всевозможными золотыми и серебряными изделиями: ни одно из них я не захотел бы иметь у себя или подарить. Бедняжка невеста, которая действительно полна очарования, стояла рядом с королем, королевой и женихом, и на нее никто не обращал внимания».

Вероятно, это был последний раз, когда на леди Элизабет Боуз-Лайон никто не обращал внимания, была ли она герцогиней Йоркской, королевой-супругой или королевой-матерью. Королю она понравилась с первого взгляда. «Чем больше я знаю и чем больше вижу твою милую женушку, — писал он Берти из Балморала вскоре после свадьбы, — тем более очаровательной ее нахожу; здесь все в нее влюблены». Семья поразилась его реакции, когда герцогиня, извинившись, немного опоздала на обед. «Думаю, — произнес король, — мы сегодня сели на пару минут раньше времени». Следует сказать, что и юная герцогиня Йоркская считала его «ангелом». После смерти короля она писала:

«Я ужасно по нему скучаю. В отличие от его собственных детей я никогда короля не боялась, но за все двенадцать лет, что была его невесткой, он ни разу не сказал мне ни одного недоброго или резкого слова, всегда был готов выслушать и дать совет. Он был таким добрым и надежным! А когда бывал в настроении, то порой выглядел чрезвычайно забавным!»

Ее душевное спокойствие и мягкий характер остаются неизменными на протяжении вот уже шестидесяти лет. Тем не менее эти качества не смогли защитить ее от ударов судьбы. Она принадлежала к роду шотландских королей и сама могла бы поведать немало семейных историй, отмеченных скандалами и битвами, мятежами и тюрьмой, — обо всем, что помогло ей обрести здоровую уверенность в себе, ставшую фундаментом не только ее брака, но и самой монархии.

Король любил книги с ясным сюжетом, мотивы, которые он мог бы напевать, и картины с недвусмысленным содержанием. Подобная простота вкуса вызывала неприязнь у людей утонченных, противопоставлявших художественную одаренность Карла I или Георга IV мнимой буржуазности суверенов более позднего времени (хотя из этих двух образцовых монархов первый лишился не только трона, но и головы, а второй, кроме художественного вкуса, не имел больше никаких достоинств). Некоторые из этих разочарованных эстетов откровенно оплакивали исторические судьбы Великобритании, другие — очевидно, из вежливости — прибегали к известному литературному приему, называющемуся мейосисом: высказывая собственное мнение, преуменьшали значимость противоположного. Так, один историк викторианского периода писал: «Было бы преувеличением сказать, что профессия писателя пользовалась при королевском дворе значительной популярностью; интерес, который королева проявляла к литературе, нельзя назвать чрезвычайно большим».

А сэр Теодор Мартин, агиограф [126] Буквально: составитель житий святых. принца-консорта, вот как отзывался о гравюрах королевы Виктории: «Достаточно сказать, что эти рисунки не являются чем-то выдающимся и что художественные трудности преодолеть так и не удалось».

Подобные обвинения иногда оправданны, иногда — нет. Королева Виктория все же читала «Корнуоллис о святом причастии» и «Английскую революцию» Гизо, пока ей делали прическу; заполняла очаровательными акварелями один альбом за другим и подпевала Мендельсону, как об этом свидетельствует сам композитор, лишь очень редко пуская фальшивую ноту. Король Эдуард VII действительно обладал слишком беспокойным темпераментом, чтобы сесть и почитать хорошую книгу. Однажды, попав в непривычную для него атмосферу литературного приема, он поинтересовался у одного из гостей, чем тот занимается. «Я специализируюсь по Агнцу [127] Агнец Божий, Христос. », — ответил тот. Король, который считал, что всему свое время и свое место, был просто потрясен. «Как, по барашкам?!» [128] В английском языке эти два понятия передаются одним и тем же словом «lamb». — недоверчиво воскликнул он. Тем не менее именно он учредил орден «За заслуги», чтобы награждать им самые выдающиеся умы королевства, а его совет одному честолюбивому литератору одновременно отражает понимание важности как образования вообще, так и прозы жизни: «Держитесь за Шекспира, господин Ли, где Шекспир — там деньги». Сидней Ли, однако, поступил по-своему и произвел на свет двухтомную биографию короля Эдуарда VII.

Король Георг V к литературе относился с уважением, хотя и без благоговения. Он успел процарствовать всего месяц, когда во дворец позвонил личный секретарь Асквита, который сообщил, что приближается 70-летний юбилей известного английского писателя Томаса Харди, и предложил послать «старику Харди» поздравительную телеграмму. «Будет сделано», — последовал ответ, и господин Харди из Олнвика, изготавливавший королю удочки, с изумлением взирал на телеграмму, содержавшую поздравление с юбилеем, который ему предстояло отметить лишь через несколько лет и совсем в другой день. Спустя три года король по случаю смерти Альфреда Остина предложил оставить вакантным пост поэта-лауреата и уступил только настоянию Асквита, предложившего кандидатуру Роберта Бриджеса.