Кеннет Роуз - Король Георг V

«Король просто шокирован тем, что обладатель ордена „За заслуги“ открыто объявил себя социалистом. Я имею в виду доктора Альфреда Расселла Уоллеса, который в письме, появившемся в сегодняшней „Таймс“ по случаю ужина у господина Хайндмана, с гордостью называет себя социалистом.

По словам короля, ему все равно, является ли тот или иной человек либералом, радикалом или тори, однако он считает, что орден „За заслуги“ не должен вручаться социалистам».

Это не было каким-то мимолетным настроением. В июне 1923 г., примерно за полгода до того, как лейбористское правительство пришло к власти, Невилл Чемберлен пересказал сестре свою недавнюю беседу с королем. «О лейбористской партии он выражался, как всегда, резко», — сообщил он. Когда в декабре 1923 г. король предложил Болдуину остаться на посту премьера до открытия нового парламента, лейбористы не имели никаких оснований верить, что дальнейшие его поступки будут продиктованы исключительно конституционными соображениями. Один из старейших членов парламента Джордж Лэнсбери публично напомнил королю о судьбе Карла I, которая может постичь его в том случае, если он попытается проигнорировать волю народа. Истерия охватила все политические партии. «Воцарение лейбористской партии, — писал в „Таймс“ номинально все еще остававшийся либералом Черчилль, — будет серьезным общенациональным бедствием, обычно обрушивающимся на государства после поражения в войне». Бальфур также страшился установления социалистического режима. «Будет национальная катастрофа, — говорил он Биркенхеду, — если лейбористы сейчас придут к власти, даже на короткое время».

Многие думали, что король разделяет эту тревогу. «Боюсь, он испытывает некоторые опасения, — писал Макдональд после того, как принял назначение на пост премьера. — Было бы просто чудом, если бы он ничего не опасался». Однако с того момента, когда лейбористы сформировали правительство, король использовал любую возможность продемонстрировать им свое доверие как публично, так и в частном порядке; когда же старые друзья пытались выразить ему сочувствие по поводу происшедшего несчастья, то получали в ответ резкую отповедь.

Те из министров, которые оставили воспоминания о первом лейбористском правительстве, единодушно отмечали не только корректное поведение короля, но и его доброжелательность. «Если бы лейбористское правительство встретило со стороны короны холодный прием, — писал в дневнике Макдональд, — мы бы ответили в том же духе. Но этого не случилось. Отношение было тактичным, радушно-корректным, человечным и дружеским. Встречаясь со мной как с министром, король всегда давал почувствовать, что видит во мне друга». Клайне отдавал должное «радушному, доброжелательному, тактичному поведению короля Георга V, подлинно конституционного монарха, который всегда принимал близко к сердцу волю народа». А Томас восклицал: «Ей-богу, он великий человек!»

Реакция интеллектуалов была более сдержанной. Ч. Ф. Тревельяну, новому министру образования, не понравилось молчание короля во время принятия им присяги; он жаловался, что «во время этой церемонии король действовал как автомат». Сидней Вебб, серьезный социолог, обычно не склонный к каким-либо фантазиям, заявлял, что, когда он принимал во дворце полномочия, то слышал там шум, не уступающий по силе грохоту первоклассного железнодорожного вагона. Холден покровительственно замечал: «Вчера имел с королем весьма дружескую беседу и объяснил ему много такого, чего он не понимал». В данное его коллегами описание лорд-канцлер вносит более оптимистическую ноту:

«Рассказы о новых министрах стали ныне в Лондоне весьма популярными, но они на девяносто процентов выдуманы, однако я верю, что Томас действительно заявил, представляясь руководителям департаментов министерства колоний: „Я здесь для того, чтобы в Британской империи не было беспорядка“. Я также слышал, что наш новый военный министр Стивен Уолш — очень приятный малый и твердый тред-юнионист — произвел прекрасное впечатление на своих генералов, заявив, что выступает за верность королю. Форин оффис же просто счастлив, получив обходительного Макдональда вместо самовластного Керзона, обходившегося со своими подчиненными как с рабами. В целом новое правительство встретило со стороны чиновничества весьма дружеский, даже сердечный прием».

Внутренняя политика Макдональда не вызывала тревоги ни у короля, ни у страны. Находясь у власти только благодаря либералам, лейбористы в любом случае были вынуждены проводить умеренную, осторожную политику. По предложению Сноудена были снижены пошлины на чай, кофе, какао и сахар. Увеличены заработки сельскохозяйственных рабочих и пособия по безработице. Правительство обещало повысить пенсии и снизить квартирную плату. Переписка между дворцом и Даунинг-стрит отражала лишь спокойствие и взаимное доверие, что приятно контрастировало с той озлобленностью, что царила во времена Ллойд Джорджа, и той нерасторопностью, которая характеризовала правление Болдуина. В августе 1924 г., после ужина в Каузе, Биркенхед дерзко спросил короля, нравится ли ему Макдональд. Король ответил, что Макдональд всегда лучше его информирует, чем предыдущие премьер-министры.

Макдональд не мог, однако, полностью сдержать радикальное крыло своей партии, стремившееся к выполнению более решительных требований социалистической программы. Так, некоторые левые члены парламента вызвали раздражение короля, проголосовав против выделения средств на планировавшуюся поездку принца Уэльского в Южную Африку. Сидней Вебб выражал мнение всех своих коллег по кабинету, когда говорил жене: «Мы должны использовать короля и принца, и, к их чести, надо сказать, что они рьяно относятся к работе». Незадолго до открытия Британской имперской выставки, намечавшейся на апрель, король также выразил «глубокую озабоченность почти еженедельными забастовками на Уэмбли, куда агитаторы как будто приходят извне». Тогда Томас обратился к забастовщикам от имени короля, который открыл выставку, как и намечалось, в День святого Георгия.

Лишь по одному незначительному вопросу премьер-министр все же не смог пойти навстречу королю. Тот хотел подыскать должность для своего кузена, принца Артура Коннаутского, и спрашивал, нельзя ли назначить его на пост лорда — наместника Лондона, являвшийся, по существу, церемониальным. Занимавший его лорд Крюэ с готовностью согласился подать в отставку, однако Макдональд побоялся, что назначение принца вызовет ненужные раздоры в лейбористской партии. Тут была и реальная политическая подоплека: как лорд-наместник, принц Артур должен был рекомендовать новых мировых судей. В итоге предложение короля было отвергнуто. Крюэ сохранил свою должность еще на двадцать лет, а принц Артур провел остаток жизни, собирая 2 млн фунтов на Миддлсекскую больницу.