Кеннет Роуз - Король Георг V

В отличие от Стамфордхэма сэр Фредерик Понсонби относился к почти священной теме наград со своеобразным сардоническим юмором. Вскоре после начала войны он развлекал своего друга лорда Розбери рассказом о том, как пожилой придворный — кавалер ордена Подвязки лорд Линкольншир решил выглядеть соответственно духу времени: «Во время инспектирования какого-то полка он спросил, нельзя ли прикрепить на мундир только ленточку ордена Подвязки и орденские ленточки королевского юбилея и коронации». Понсонби ответил, что по установившейся традиции кавалеры ордена Подвязки всегда носят все знаки отличия, так что надевать только орденскую ленточку нельзя. Тогда Линкольншир предложил надеть звезду и широкую орденскую ленту на свой мундир цвета хаки. Нет, терпеливо ответил Понсонби, это было бы нарушением воинского устава. Все еще не удовлетворенный ответом, Линкольншир потребовал, чтобы его запрос был передан на суд герольдмейстера ордена Подвязки. Но там он заслуженно канул в небытие.

Еще одно затруднение было вызвано привязанностью короля к своему старому наставнику канонику Дальтону, которого он назначил рыцарем-командором Королевского викторианского ордена. Но поскольку духовные лица не могут быть посвящены в рыцарское звание, его жена так и осталась госпожой Дальтон. Это обстоятельство, пишет Понсонби, породило сложнейшую проблему:

«Вопрос о том, должна ли госпожа Дальтон, жена каноника Дальтона, иметь старшинство по отношению к леди Парратт, жене сэра Уолтера Парратта, рыцаря-бакалавра, [81] Низшее рыцарское звание. потряс Виндзор до основания, но так и не был официально решен, поскольку даже самые стойкие отказывались приглашать этих двух леди на ужин, дабы они там не встретились… Чтобы оценить всю ничтожность этого вопроса, необходимо погрузиться в такие глубины вульгарности, которые до сих пор мало кто измерял».

Эти нелепые пантомимы заставили Понсонби искать здравый смысл в окопах. Несмотря на 48-летний возраст, он сумел в качестве младшего офицера поступить на службу в гренадерский полк и оставался на фронте достаточно долго, потому его имя упомянуто в донесениях. Впоследствии его отозвали в Лондон на должность хранителя личных средств короля; в дальнейшем Понсонби сыграл важную роль в создании эскиза ленты вновь учрежденного Военного креста.

Пристрастное отношение короля к соблюдению формы одежды или назначению священников могло забавлять или раздражать министров, однако не вызывало никаких конституционных трений. Существовала еще одна область, где королевская активность очень портила жизнь Асквиту: «По какому-то странному обычаю все наши суверены (мне пришлось иметь дело с тремя ) считают, что они несут особую ответственность за воинские назначения, а потому „по божественному праву королей“ обладают некой прерогативой. Каким-то образом надо их высмеять и поставить на место».

Еще в самом начале войны, в октябре 1914 г., король и премьер-министр вступили в конфликт при решении вопроса о преемнике принца Людвига Баттенберга на посту главы Адмиралтейства. Черчилль при поддержке Асквита хотел вернуть из отставки 74-летнего лорда Фишера и вновь назначить его 1-м морским лордом. Король, по-прежнему испытывавший отвращение к этому человеку и его методам, вместо него предлагал, по словам Асквита, «нелепые кандидатуры, вроде Хедворта Мье и сэра Генри Джексона, которых Уинстон не взял бы ни за какие деньги». Собственно говоря, это назначение целиком зависело от Черчилля, который как политический глава Адмиралтейства должен был отстаивать его в палате общин. Однако и король обладал конституционным правом если не отвергать предложения министров, то предупреждать их о неблагоприятных, с его точки зрения, последствиях. Это право он реализовывал максимально, заявляя, что чувствует себя обязанным выразить протест. «Возможно, Вашему Величеству стоило бы использовать менее сильный термин — „опасения“», — поправил его Асквит. Через несколько часов король подписал назначение, но одновременно выразил недовольство в письме к премьер-министру:

«Вслед за нашей сегодняшней беседой я хотел бы заметить, что, утверждая предлагаемое назначение лорда Фишера на пост 1-го морского лорда, я делаю это неохотно и с некоторыми опасениями. С готовностью признавая его большие способности и административный талант, я в то же время не могу отделаться от ощущения, что его присутствие во главе Адмиралтейства не придаст флоту должной уверенности, особенно в тот момент, когда мы ввергнуты в величайшую из войн. Искренне надеюсь, что мои опасения окажутся беспочвенными».

Сам Фишер, разумеется, ничего не знал об этом обмене мнениями между Даунинг-стрит и Букингемским дворцом. 26 октября 1914 г. он сказал другу, что намерен провести зиму в Италии, которая в то время еще не примкнула к союзникам: «Не вижу необходимости оставаться в Англии при той враждебности, которую испытывают ко мне король и поддакивающий ему премьер-министр». Через три дня он был призван на службу. Вновь оказавшись в Адмиралтействе, Фишер, очевидно, узнал от Черчилля об отрицательном отношении короля к его назначению и принялся отвечать, что называется, залпом на залп. Он даже возложил на монарха ответственность за гибель судов адмирала Крейдока в Коронеле: «Главную ответственность за это несет нынешний король, который порочит проводимую мною политику перед всеми, кто может его слышать». Заслуги в битве у Фолклендских островов, когда адмирал Стерди сумел в какой-то степени компенсировать потерю эскадры Крейдока, Фишер, правда, предпочел сохранить за собой. Через несколько недель он говорил Черчиллю: «Вчера у меня была очень неприятная встреча с королем. Он ведет себя просто злонамеренно! Он сказал французам, что якобы я говорил, будто к нам должны вторгнуться 150 тыс. германцев! На самом деле я сказал, что если к нам придут даже 150 ООО германцев, то они никогда не вернутся обратно! Больше я этого не вынесу. Меня от него тошнит! » Королю общество Фишера также не доставляло удовольствия — к 1-му морскому лорду он испытывал то чувство, которое Стамфордхэм называл «непреодолимым отвращением».

Однако с течением времени стало казаться, что король, пожалуй, судит о нем слишком строго. Круглосуточно работая в паре, Черчилль и Фишер развивали невиданную энергию; в Адмиралтействе жизнь била ключом. Планируя смелые операции, Черчилль и Фишер направляли на их проведение большие силы. Программа строительства почти 600 новых судов вызвала у Фишера такую восторженную тираду, с которой не могла сравниться даже риторика самого Черчилля: «В памяти людей или в анналах человечества еще не было отмечено случая, чтобы подобная армада — а это настоящая армада — была сконструирована и построена за столь короткое время… Каждый из этих кораблей относится к новому типу, революционному по своей конструкции, и каждый работает на определенную стратегическую идею».