Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Участие дипломатов в погребальных церемониях было необходимо.

П. С. Боткин оставил нам описание церковных панихид в храме на Певческом Мосту, выдержанное в слегка ироничных тонах: «Кроме раута у министра, министерская "семья" собирается ещё на т. н. "казённые" панихиды. Когда умирает за границей один из наших представителей, в министерской церкви заказывается панихида. Чиновники приходят в виц-мундирах, старшие становятся впереди и принимают грустно-сосредоточенный вид. Остальные располагаются сзади, как попало. Все имеют вид, что исполняют служебную обязанность, но мало кому какое дело до почившего. В задних рядах идёт шёпотом разговор: "Кто бы сказал? Разве он был болен?" — "Я ничего не знал…" — "Говорят, его уже давно считали отпетым… слышали, кого на его место прочат?" — "Да нет, вы шутите… не может быть…" — "Уверяю вас". — "Да ведь ему недавно обещано…"

Я не знаю ничего более леденящего этих "казённых" панихид. От них веет холодом, как от каменных плит министерских коридоров…»

Что ж, люди есть люди, и дипломаты были такими же людьми, как и все.

В архивах Министерства иностранных дел, в частности в архивных массивах некоторых крупных посольств России, имеются дела под общим названием «Curiosa», в которых хранятся материалы о необычных, нестандартных случаях из дипломатической практики. В большинстве своём — это письменные и устные обращения в посольство местных граждан с необычными и даже странными просьбами, часто свидетельствующими о их не совсем нормальном психическом состоянии. Дипломаты прекрасно знают, как посольства и консульства нередко притягивают к себе людей психически неполноценных — шизофреников, страдающих манией величия или преследования, авантюристов, прожектёров и других доброжелателей или, как их ныне называют, «инициативников».

В данной главе таким «курьёзам» тоже отведено соответствующее место, но в основном собраны эпизоды, которые по классификации царских дипломатов вряд ли подпали бы под упомянутую рубрику. Некоторые из них прошли бы как донесения о трагических событиях, другие — как отчёты о неподобающем поведении русских соотечественников за границей, а третьи вообще бы не удостоились никакого внимания.

Приведём из рубрики «Curiosa» один лишь эпизод.

Сотрудник парижского генконсульства А. Васильев 5/18 февраля 1891 года принял пожилую с седыми волосами даму лет семидесяти, «одетую несколько театрально и старомодно». Она вручила ему свою визитную карточку, пожаловалась на то, что её не принял посол барон Моренгойм, и попросила плотно закрыть двери приёмной. Далее она назвалась членом секретного общества (какого именно, не сообщила) и рассказала о том, что в своё время оказала русскому правительству «неоценимые услуги», в частности, во время визита в Париж Николая II, под руководством секретаря посольства князя Вяземского, якобы помогала организовывать охрану императора и осуществлять наружное наблюдение за подозрительными лицами. В результате ей удалось сорвать два заговора против императора: один — в Дюнкерке, а другой — в Париже.

Цель визита дамы в генконсульство, однако, самым гротескным образом не соответствовала её бывшим «заслугам»: она пришла спросить у русского дипломата, могла ли бы она в готовящемся ею к публикации сборнике стихов поместить благодарность русского императора за упомянутые услуги России. В подтверждение она достала из сумочки какой-то документ, при ближайшем рассмотрении оказавшийся малозначащей запиской министра двора Фредерикса. Где и когда дама приобрела эту записку, она не пояснила, но никакого отношения к изъявлению благодарности нашего венценосца записка не имела. Француженка, заключает консул Васильев, «произвела впечатление несколько странное: быть может, это не вполне нормальная особа, которой многие вещи просто приснились наяву как результат больного воображения».

Возможно, самым громким курьёзом в дипломатическом мире был вызов императора Павла I на «честный поединок» некоторых европейских монархов, в ходе которого он предлагал решить все конфликты и недоразумения в Европе. Курьёз? Несомненно. Правда, до дуэли монархов дело не дошло — Павел пал жертвой дворянского заговора.

А чем, как не курьёзом была обязанность российского консульства в Исфагане (Персия) стать покровителем местной еврейской общины? Вообще-то евреи в Исфагане находились под патронажем Франции, но поскольку в Исфагане французского консульства не было, то Париж попросил взять на себя роль покровителя евреев Петербург. В то время как по России проходили еврейские погромы, имперский консул в Персии старательно защищал исфаганских евреев от посягательств персидских администраторов.

Расширим понятие «курьёз», употребляемое царскими дипломатами.

А. А. Половцов, ссылаясь на рассказ Н. К. Гирса, приводит следующий курьёзный случай из биографии А. М. Горчакова. После завершения Русско-турецкой войны 1877–1878 годов Александр II, недовольный своими военными и дипломатами, сказал как-то в присутствии военного министра Д. А. Милютина (1816–1912), министра внутренних дел А. Е. Тимашева (1818–1893) и Н. К. Гирса:

— Сегодня для меня тяжёлый день: я еду в Петербург, чтобы объявить Барятинскому [141] Князь Александр Иванович Барятинский (1815–1879) был тогда наместником на Кавказе. , что он не будет командовать армией в случае войны, а Горчакову, что он не поедет на Берлинский конгресс.

Император приказал статс-секретарю Гирсу поехать к князю Александру Михайловичу и предупредить его о своём визите. Гирс застал Горчакова в постели за чтением какого-то бульварного французского романа. Узнав о предстоящем визите императора, Горчаков вскочил с постели, стал мыться, бриться и прихорашиваться и как раз оказался готовым встретить Александра II в передней. Первым делом князь заявил о своём удовольствии… желанием государя послать его на Берлинский конгресс, чем вызвал большую озадаченность у высочайшего визитёра.

Император, приказав Гирсу ждать в соседней комнате, прошёл вдвоём с хозяином в его кабинет, но скоро Гирса позвали, и он был свидетелем всего последующего разговора Александра II с Горчаковым. Князь пел дифирамбы гостю, утверждая, что государь будет стоять в истории выше Петра I, потому что, кроме свершения великих дел, Александр Николаевич ещё и святой. Гирс внимал всему этому с нескрываемым удивлением. А Горчаков так вошёл в роль, что, нимало не смущаясь, взял заранее приготовленное распятие, преклонил голову и попросил государя благословить его на «свершение подвига во имя славы России и императора», то есть на участие в Берлинском конгрессе. Удивлённый и озадаченный государь благословил князя и уехал, оставив министра и его товарища наедине.