Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Дипломатия — это продлённая вовне внутренняя политика страны. Внешнеполитические дела в России, как и в других странах, издавна были прерогативой монархов. Так было в Средние века, так было при Петре I, так было и при его последователях. Дьяки Посольского приказа, министры иностранных дел или канцлеры играли в них подчинённую роль, а степень их самостоятельности и инициативы слишком часто зависела от воли самодержца. Многие из них, по словам Е. В. Тарле, вели себя как рачительные и добрые приказчики феодала-помещика. Как бы умны, опытны и талантливы ни были главы дипломатического ведомства, решающее слово всегда оставалось за государем, а то и за государыней. И это правильно: во внешней политике, как ни в какой другой сфере общественной деятельности, требуется единая сильная и направляющая рука.

Впрочем, в истории царской дипломатии были эпизоды, когда министры — умные и энергичные — пытались проводить в жизнь собственную политическую концепцию. В описываемый нами период, а именно в 1800 году, вице-канцлер и граф Н. П. Панин (1770–1837) и президент Коллегии иностранных дел, первоприсутствующий граф Ф. В. Ростопчин (1763–1826), жестоко конкурируя между собой, за спиной Павла I пытались добиться совершенно противоположных и взаимоисключающих внешнеполитических целей: Панин, англофил и противник Французской республики, выступал за сохранение антинаполеоновской коалиции, в то время как Ростопчин, вместе с Павлом I разочаровавшись в целесообразности этой коалиции, вёл дело к примирению и союзу с Парижем. Ничего путного, кроме вреда для страны, из такого разнобоя выйти, понятное дело, не могло.

История внешней политики царской России — это также частично история общения и взаимоотношений наших царей с королевскими особами других стран. Аппарат внешнеполитического ведомства Российской империи часто служил также передаточным звеном для вручения иностранным потентатам, президентам и министрам личных писем и подарков от царя и членов его фамилии. Это дало дипломатам естественный повод для горьких шуток, что Министерство иностранных дел — это всего лишь Собственная его Императорского Величества канцелярия по иностранным делам.

Некоторые государи были, на наш взгляд, весьма способными дипломатами, например Александр I, названный Благословенным. Его природные качества — обходительность, любезность, скрытность, известное коварство и наигранная искренность, а также воспитание и образование позволяли ему вполне успешно действовать на дипломатическом поприще. В антинаполеоновском «концерте» европейских держав Россия была представлена довольно весомо и достойно. Усилия императора и его дипломатов — Нессельроде, Каподистрии и других по закреплению военных успехов в войне с Наполеоном и перестройке Европы были заслуженно увенчаны громкими победами и результатами Венского конгресса 1814–1815 годов [2] Непонятно, по каким соображениям наш монарх удостоился прозвища «Луиза», то ли из-за того, что его супругу в девичестве звали Луизой, то ли за нежную девичью кожу на лице, то ли за постоянный румянец на щеках, но все русские дипломаты звали его за глаза именно так. . Так что А. С. Пушкин, кажется, напрасно называл его «коллежским асессором по части иностранных дел».

Дипломатический дебют Александра I состоялся 13 июня 1807 года в Тильзите, и там он со своими обязанностями справился не хуже Наполеона. Мать императора, Мария Фёдоровна, ненавидя Бонапарта и опасаясь, что её неопытный сын станет жертвой обмана коварного корсиканца, попросила вице-канцлера А. Б. Куракина следить за действиями Александра I и сообщать ей обо всём, что будет происходить во время встречи двух императоров. (Куракин был родственником царской семьи и пользовался у вдовствующей императрицы полным доверием.) Александр I после неудач русской армии находился в подавленном состоянии, ни с кем не говорил, и общество Куракина, направлявшегося на переговоры в Вену, показалось ему необходимым. (На этом и строился расчет Марии Фёдоровны и её тайного осведомителя.) Поскольку дело шло к сближению России с Францией, смятение и страх в царской семье нарастали, и Мария Фёдоровна «подключила» к делу свою дочь Екатерину, имевшую влияние на царствующего брата.

Но все опасения и страхи оказались напрасными. Александр I знал, что делает. Тильзит был для него способом получить для России передышку, которая бы помогла собрать силы для предстоящей борьбы с Францией. О том, что война с Наполеоном будет, он знал уже тогда, когда вступил на шаткие доски плота, чтобы обняться с императором Франции. «Бонапарт полагает, что я просто дурак, — писал он сестре Екатерине. — "Смеётся тот, кто смеётся последним!"»

Переговоры в верхах продолжались 12 дней. На первой встрече Наполеон предложил Александру поселиться в Тильзите, объявив для этого часть города нейтральной. Александр согласился. 14 июня состоялась вторая встреча на плоту, а затем потентаты встречались ежедневно уже в Тильзите. Совместные беседы сменялись верховыми прогулками и вечерними чаепитиями. Каждый из них старался угодить другому. За две недели до встречи в Тильзите Александр I был резко настроен против мира с Францией, и вот теперь эта встреча заканчивалась компромиссным миром и наступательно-оборонительным союзом обеих держав.

Наполеон волей-неволей поддался обаянию русского царя. Секрет обаяния Александра заключался в его мягкой, доброжелательной и обволакивающей манере ведения беседы. «Загадочный сфинкс» с детства научился лавировать между отцом Павлом I и бабушкой Екатериной II и сразу выбрал нужную ноту. Его французский был безукоризнен и был даже лучше, чем у выскочки-корсиканца. Наполеон был очарован его манерой держать себя и в тот же вечер поспешил поделиться своими впечатлениями с супругой Жозефиной: «Я только что имел свидание с императором Александром. Я был крайне им доволен! Это молодой, чрезвычайно добрый и красивый император; он гораздо умнее, чем думают». Наполеон почувствовал, что за шармом русского императора скрывался умный, тонкий и хитрый политик.

Александр также остался доволен Наполеоном, покорён его талантом и умом, способностью привязывать к себе собеседника и его образной речью. Потом он признавался французскому дипломату Савари, что все его предубеждения по отношению к Наполеону были рассеяны после беседы с ним, продолжавшейся три четверти часа. Но, кажется, русский дворянин всё-таки переиграл корсиканца. Потом своё дипломатическое преимущество над императором французов царь покажет ещё не раз.