Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

О том, что в настроениях и взглядах царских дипломатов в XX веке национальное самосознание стало превалировать над космополитизмом, свидетельствует работавший в то время в Министерстве иностранных дел Л. В. Урусов: «Страх перед реальной мощью России — нелицемерный. И с тех пор, что я болтаюсь за границей, я с первого же дня начал убеждаться, находя тому массу крупных и мелких подтверждений, что нас, Россию, иностранцы боятся. Боятся как неизвестности, как страны огромного протяжения, быстро растущего населения, страны, где культ души мирится с культом водки и кнута, где наклонности к азиатской лени и привычкам неожиданно уступают место Льву Толстому; страны неограниченных возможностей, страны, где будущее — какое! — царит более властно, чем настоящее. Нас не могут, органически не могут понять — и потому нас боятся. Неожиданные смены слабости и силы изучают европейские тонкие умы, привыкшие к бездушным логическим построениям. Мы не подходим ни под одну мерку, говорим на разных языках, нас можно любить в отдельности, но следует бояться в общем».

Читая эти строки, невольно думаешь, что они написаны нашим современником, умнейшим человеком начала третьего тысячелетия. И таких дипломатов, как Урусов, нарком иностранных дел Советской России Б. В. Чичерин причислил к «наиболее тупому, мерзкому и отвратительному» слою людей России!

Как пишет А. И. Кузнецов, полный цикл подготовки дипломата фактически растягивался до того времени, когда он назначался на первый самостоятельный пост — директора департамента или главы загранучреждения МИД (посланник, генконсул, консул). Обычно на это уходило до 25–30 лет. Случаи быстрой карьеры, как, к примеру, у князя А. Б. Лобанова-Ростовского, ставшего посланником в Константинополе в 35 лет, были просто исключением. Естественно, что такое положение мало вдохновляло дипломатов на свершение служебных подвигов.

Созданию нормальной рабочей обстановки во внешнеполитическом ведомстве сильно мешало, как мы уже упоминали, кричащее несоответствие должностного расписания центрального аппарата и расписания за границей. Кроме того, мало кому хотелось замыкаться в душном кабинете на Певческом Мосту, мириться с существенным понижением жалованья и полной неизвестностью относительно продвижения по карьерной лестнице, поэтому чиновники стремились уехать за границу.

Впрочем, и на заграничной службе работа не всегда удовлетворяла потребности и вкусы дипломата, но здесь многое зависело от главы миссии, посольства или консульства. Например, обстановка в миссии в Лиссабоне, по свидетельству И. Я. Коростовца, служившего там вторым секретарём, «представляла какую-то дипломатическую обломовщину». Установив первые контакты среди португальцев и в дипломатическом корпусе, Коростовец скоро обнаружил, что работы для него в миссии просто нет. Тогда он обратился к посланнику барону Мейендорфу с просьбой загрузить его чем-нибудь, и тот дал ему оригинальный совет: попробовать переводить Тацита и других древнеримских авторов на французский язык. Анекдотично, но факт: Коростовец последовал этому совету и потратил на Тацита достаточно много времени.

Конечно, лиссабонский пример не был типичным, а скорее был исключением. Как мы увидим из карьеры Соловьёва, работы в посольствах и миссиях всегда хватало.

Бытовые условия, в которых дипломаты оказывались за границей, тоже были достаточно скромными. Посольства и миссии России, располагаясь обычно в шикарных дворцах и особняках, приспособленных для работы рядовых дипломатов помещений, как правило, не имели. Всю полезную площадь занимали представительские залы и комнаты. Первые и вторые секретари ютились в маленьких комнатушках на чердаках, часто все вместе в одной комнате. Например, посольство при Квиринале [37] Квиринал — официальное название правительства Италии в XIX — начале XX века. , то есть при итальянском дворе, располагалось в старинном палаццо на Пьяцца дель Пополо [38] По этому же адресу и в этом же доме располагается и нынешнее посольство России в Риме. . Первым секретарём в нём был барон Корф, а вторым — барон Келлер, причём Келлер был дядей Корфа и намного старше племянника. Они сидели в крошечной канцелярии друг против друга где-то под самой крышей и тихонько, по-родственному, между собой переругивались. (Корф будет назначен потом посланником в Баварию, но к месту назначения не прибудет. Он скоропостижно скончается в поезде, подъезжая к Мюнхену. Ходили слухи, что барон покончил с собой, став жертвой шантажа. Дело тёмное.)

Впрочем, рядовых дипломатов в посольствах и миссиях можно было пересчитать по пальцам — почти везде их, как и в Риме, было двое: первый и второй секретари. Первый был основной рабочей лошадкой по части сбора и обработки политической информации и составления и отправления отчётов в Центр, а второй ведал шифрами, кассой, руководством и воспитанием технического персонала, ремонтом здания посольства и прочими административными вопросами. Несколько позже кое-где были введены должности советников и атташе, но, как всегда, вопрос упирался в финансы.

Работа в посольствах несколько отличалась от работы в миссиях. В некоторых посольствах были должности советников, выполнявших функции посла во время его отсутствия, и первые секретари являлись там фактически начальниками канцелярий, и черновая работа их не касалась. В миссиях же послов замещали первые секретари, которые продолжали одновременно играть роль основных «лошадок» по политической работе (сбор информации, составление отчётов, докладов, обзоров и т. п.). При этом материальное вознаграждение первых секретарей в посольствах было несправедливо намного выше, чем у их коллег в миссиях.

Огромная пропасть разделяла так называемых «стопроцентных» дипломатов и консульских работников. Объём и трудности обычной работы в миссиях и посольствах нельзя было даже сравнивать с той работой, которая сваливалась на плечи консульских чиновников, а между тем моральное и материальное положение последних было намного хуже и ниже первых. И те и другие формально считались дипломатами, но редко кто из «чистых» дипломатов отваживался принять назначение в консульство, и ещё реже были случаи перехода консулов на «чистую» дипломатическую работу.

Всё это, конечно, тоже мало способствовало установлению в министерстве здоровой рабочей обстановки.

Нормальный отпуск царского дипломата составлял 29 дней, и во время такого отпуска жалованье дипломата сохранялось полностью. Если отпуск превышал срок, то дипломату в отпуске выплачивали лишь половину зарплаты. Максимальный срок отпуска, мотивированный разного рода семейными обстоятельствами, не должен был превышать четырёх месяцев. Если дипломату на урегулирование своих дел требовалось больше этого срока, то ему рекомендовалось оформить увольнение от службы, то есть уход в бессрочный отпуск без сохранениия содержания.