Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

В преемнике Поццо-ди-Борго, графе П. П. Палене, Николай I ценил прежде всего несходство с предыдущим слишком «светским» послом, склонным к тому же к интригам: «Этот будет заниматься дипломатией, как понимаю её я…» А графиня Д. X. Ливен, комментируя назначение Палена в Париж, писала: «Великая империя не нуждается в том, чтобы её представляли ловкие дипломаты, русскую политику должны проводить люди прямые и откровенные». Признаемся, высказывание этой умной дамы небесспорно, но оно выражало веяния николаевского времени.

Что бы там ни говорили, а должность посла или посланника — во все времена большая синекура. В царской дипломатии жалованье послов было в три раза выше, чем у министра иностранных дел. Естественно, на эту должность существовал всегда большой спрос, и желающих занять её, особливо в «хорошей» и престижной стране, было больше чем достаточно. «Хорошими» у русских всегда считались Франция, Италия, Германия, Австрия и Англия.

Должность посла всегда и везде считалась фактически труднодостижимой для любого карьерного дипломата, поскольку всегда была политическим выбором императора, президента или премьер-министра. Это особенно было верно для царской дипломатии. Недаром посол в Берлине граф Н. Д. Остен-Сакен говорил молодым дипломатам, чтобы они понапрасну не мечтали о должности посла — «это жезл маршала, и никто на него не может в нормальном порядке претендовать».

В царской России значительную часть представительских расходов послы и посланники должны были нести из собственного кармана, поэтому послами были люди в основном состоятельные. Представительские расходы — это необходимый компонент деятельности дипломата, по которому судят о силе, богатстве и авторитете как дипломата, так и представляемого им государства. Материальная часть представительства — это приёмы, рауты, коктейль-пати, карета, упряжь, кони, дом посла и обстановка внутри, это — уровень угощений, блеск интерьера и бриллианты в туалете супруги. Так что такие расходы были под силу далеко не всем.

При русском после в Константинополе в 1830 году князе А. П. Бутеневе (1787–1866) на больших приёмах туркам подавали чай и кофе, что экономная супруга посла находила весьма разорительным — чай и кофе были тогда чуть ли не дороже шампанского. На одном таком приёме турки выпили тысячу чашек кофе — слава богу, к утешению мадам Бутеневой, без сливок. В посольстве для рядовых дипломатов устроили общий стол, за которым в 16.00 подавали чай с булками и прогорклым маслом, из-за чего посещаемость чаепитий была очень низкой. Княгиня сама приносила молочник и скупо разливала по чашкам сливки.

Русский посол в Константинополе граф Н. П. Игнатьев (1832–1908) в 60-х годах XIX столетия, получивший от турок прозвище «всесильного московского паши», наоборот, не жалел денег на представительские расходы, справедливо полагая, что роскошь и пышность действуют на воображение турок в нужном направлении. Когда граф выезжал на белом коне в расшитом золотом мундире из посольства, то публика млела от восторга. Представитель великой державы должен был выглядеть внушительно, говорил Игнатьев.

Его предшественник Я. И. Булгаков (1743–1809) был посажен турками в Семибашенный замок — по-видимому, он не сумел напоить их вдоволь чаем. Турки и в XIX веке продолжали в качестве дипломатических аргументов прибегать к тюремной решётке. Излюбленными узниками у них были русские послы. Несмотря на это (или благодаря этому), должность посла в Константинополе продолжала считаться в Петербурге важной и престижной вплоть до 1914 года. Константинополь в царской России считался венцом дипломатической карьеры. У посла в турецкой столице было совершенно исключительное положение как по чисто восточной пышности, так и огромному политическому влиянию, походившему, по замечанию дипломата А. А. Савинского, на положение вице-короля. Следующий по значению посольский пост находился в Париже, потом в Берлине, за Берлином шли Вена, Лондон, Рим и Копенгаген.

Один русский наблюдатель писал о посланнике во Флоренции (1815–1819) (герцогство Тосканское), генерале и отчиме известной Долли Финкельмон, внучки М. И. Кутузова, Николае Фёдоровиче Хитрово [64] Не путать с камергером M. А. Хитрово (1837–1896), посланником в Бухаресте в 1886–1891 годах. : «Русский посланник умён и приятен в общении, но он большей частью бывает болен, а страшный беспорядок в его личных делах налагает на него отпечаток меланхолии и грусти, которые он не может скрыть. Его образ жизни лишён здравого смысла. По вторникам и субботам у него бывает весь город, и вечера заканчиваются балом или спектаклем. По поводу каждого придворного события он устраивает праздник, из коих последний стоил ему тысячу червонцев. При таком образе жизни он задолжал Шнейдеру за свою квартиру и во всё время своего пребывания во Флоренции берёт в долг картины, гравюры, разные камни…»

В 1816 году к посланнику Хитрово, в сопровождении сына Августа и двух друзей, пожаловала мировая знаменитость — писательница мадам А. Л. Жермена де Сталь (1766–1817), пытавшаяся навязать посланнику в знакомые какую-то ирландскую леди Джерсей. Как будто тому не хватало общения с местной знатью!

Сохранилось письмо де Сталь к Николаю Фёдоровичу: «Его Превосходительству генералу Хитрово, посланнику Русского Императора во Флоренции.

Я вам писала из Болоньи, дорогой генерал, и вы мне не ответили — таковы русские, в тысячу раз легкомысленней французов. Несмотря на своё злопамятство, я рекомендую вам господина и госпожу Артур, моих знакомых ирландцев, которые год тому назад собирали в своём салоне в Париже самое приятное общество — попросите госпожу Хитрово, у которой столько любезной доброты, хорошо их принять ради меня и постарайтесь вспомнить о моих дружеских чувствах к вам, чтобы оживить ваши. До свидания. Все окружающие меня вспоминают о вас…

Коппе, 22 августа 1816 года

С дружеским приветом

[Неккер] де Сталь Х[ольштейн].

Проницательная мадам де Сталь либо ошибалась, либо лукавила: Хитрово не был легкомыслен. Он был забывчив и безалаберен, как все русские. Впрочем, не исключено, что умная француженка так наскучила генералу своим обществом, что ей для достижения своей цели пришлось прибегнуть к помощи «любезной доброты» его супруги. Но, скорее всего, Николаю Фёдоровичу было не до мадам де Сталь и её «приятных» друзей: он больше был озабочен тем, как расплатиться со Шнейдером.

О супруге посла и генерала Хитрово и дочери М. И. Кутузова Елизавете Михайловне, в первом браке Тизенхаузен (Тизенгаузен), А. С. Пушкин оставил следующее четверостишие: