Дмитрий Суворов - Все против всех. Гражданская война на Южном Урале

А что с отцом, Николаем–старшим? Он предусмотрительно взял с собой в кошмарное отступление осенью и зимой 1919–1920 годов всю семью. И правильно сделал — в августе 1919 года их городок был взят кавбригадой Г. Томина, причем бой шел на улицах. На некоторое время семья задержалась в Омске, где четырехлетняя младшенькая (будущая актриса) дочка собственноручно преподнесла букет цветов Колчаку.

Потом — самое страшное. Отступление по Транссибу зимой. Крушение поезда. Отец пропадает без вести. И, представьте, догоняет ушедший состав — обмороженный, ободранный, но догоняет. Чуть–чуть не погибает под колесами состава все та же отчаянная младшенькая. Она устроила качели… между вагонами.

Наконец — замкнувшееся под Красноярском кольцо окружения. Тиф, уложивший в лазарет всю семью. Кроме младшей дочери — воистину ее хранило провидение: в эти дни она отморозила ноги, но удалось спасти девочку. Штабеля трупов на улицах сибирского города Ачинска (там красные расстреляли в полном составе целую дивизию чехов).

И нагрянувшие в лазарет красные партизаны: «А ну, контра, показывай, где офицерье!» А «офицерье» — в соседней комнате с замурованной дверью. Им через вентиляционное окошко Николай С. раз в день спускал еду. Потом, когда смертельная опасность схлынула, он даст офицерам фальшивые солдатские документы и выведет из города. Понимал ли он всю смертельность риска, и не только для себя — для всех родных? Мы сейчас знаем, как могли с ними расправиться. В книге С. Мельгунова «Красный террор в России» есть эпизод, где красные медсестры — именно так! — разбили голову белого доктора о кирпичную стену в Таганроге. Но Николаю С. повезло — партизанам нужно было позарез опохмелиться, и аптечный денатурат пришелся как нельзя кстати.

А затем… А затем у партизан тоже тиф, тоже раненые — в общем, «дохтура» мочить нельзя, хоть и в погонах. И поедет семья обратно в родной город по Транссибу весной 1920 года уже под алым стягом. Будет Николай С. снова начальником госпиталя, только уже в 5–й армии товарища Тухачевского. Не правда ли, ситуация прямо со страниц «Доктора Живого» или романа И. Римской–Корсаковой «Побежденные»? И сие сохранит семье жизнь. Хотя их лишат избирательных прав и вручат отчаянной младшей дочери «волчий билет», закрывший для нее двери вуза. В ответ девушка запустит чернильницей прямо в физиономию партийному чину. А ее второй брат Александр пустит себе пулю в висок…

И в дальнейшем, уже после нэпа, судьба опять даст семье небывалую по тем временам поблажку. Николай С. был страстным охотником, и… местные чекисты тоже. Так они и ходили на уток вместе с «врагом народа»: азарт превыше классовой бдительности!

Младшая дочь и тут была верна себе — говорила чекистам все, что думала о них и о Сталине: те даже терялись от такой дерзости. Парадокс: Николай С. умер в своей постели в 1961 году восьмидесяти с лишним лет от роду, ни дня не пробыв за решеткой. А чекистов тех кончили в 1937 году на печально известной Золотой горе под Челябинском.

И еще гримаса тех лет. Очередной местный босс, фамилия была у него Скаредин, решил выслужиться и настучал в Москву донос: здесь‑де живут недорезанные буржуи, семья бывшего председателя… Государственной Думы. Отец‑то Николая С., помнится, городскую Думу возглавлял, вот «ошибся маненько» товарищ Скаредин — а может, и специально, для усиления впечатления так написал? Да только эта ошибка и спасла семью: из Москвы канцелярские крысы прислали ответ — согласно реестру, председателем Государственной Думы числится не Николай С., а… Родзянко. Вот так и еще несколько лет передышки получила семья — аккурат для того, чтобы уехать в Свердловск, где ищейки НКВД их след потеряли. А неугомонная младшая еще надумает в 1938 году ходить в инъюрколлегию — искать своего брата–колчаковца. И опять сошло! Воистину, сюрреализм той эпохи беспределен.

Почему я пишу об этом столь подробно? Да потому, что семья С. — мои предки, а дерзкая младшая дочь — моя покойная бабушка, Нина Николаевна Суворова.

История эта, повторяю, абсолютно невыдуманная. И подобных историй можно рассказать несметное множество — с вариациями, с, увы, не всегда столь благополучным (относительно, конечно) финалом. Наверное, чуть ли не в каждой семье память хранит подобные эпопеи, в которых отразились все перипетии «века–волкодава». Я рассказал ее потому, что она — лучшая иллюстрация трагической судьбы интеллигенции на Урале (и в России), но также и символ несокрушимости, возрождения — как Феникса из пепла — этого удивительного, не истребимого никакими ЧК социального слоя. Имя которому — российская интеллигенция. Духовная элита народа.

Полагаю, что проблема этой главы может быть сформулирована внимательным читателем самостоятельно. И дело вот в чем.

В России практически не было классов и социальных групп, чьи интересы совпадали бы с интересами коммунистов. Как же тогда последние победили? Ведь если Советская власть «висела в воздухе» (популярное эсеровское определение), то шансов на успех у нее вообще не должно было быть! А тем не менее гражданскую войну большевики все‑таки выиграли — хотя бы формально. Как же это понимать? Может быть, все‑таки был в России какой‑то класс или социальный слой, поддерживавший большевиков? Да, такой социальный слой в стране был. Только его в упор не замечали десятилетиями и заговорили о нем лишь сейчас, в последние годы. Имя ему — маргиналы.

Слово это (от латинского «маргиналис» — пограничный) означает людей, выбившихся из одной социальной группы и не до конца интегрировавшихся в другую. Если хотите, людей на пограничье. Такая прослойка возникает, когда идет резкая и масштабная ломка привычных социальных структур: именно это и происходило в России в эпоху Александра II и затем Витте и Столыпина.

Есть давно подмеченный парадокс. Реформы всегда дают эффект спустя некоторое время — когда сработает их коэффициент полезного действия. В ходе же самих реформ чаще всего наиболее сильно ощущаются как раз их побочные, негативные последствия — не случайно у китайцев самое жуткое проклятие: «Чтоб вам жить во времена реформ!» Причина здесь не только и не столько в экономических факторах, сколько именно в социально–психологической ломке и общества в целом, и многих конкретных его членов в частности. Помните у Н. Некрасова: «Порвалась цепь великая, порвалась, расскочилася: — одним концом по барину, другим по мужику!»

Именно в такие годы появляется — и это неизбежная болезненная плата за реформы, зачастую угрожающая обществу, — множество людей с пограничной психологией, с характерным промежуточным менталитетом. Уяснить черты подобного менталитета нам поможет классическая русская литература.