Дмитрий Суворов - Все против всех. Гражданская война на Южном Урале

В общем, левые показывали зубы. И тогда начались самые загадочные события. 11 января 1919 года от «шальной пули» гибнет В. Киквидзе. Между прочим, фильм о нем так и называется «Шальная пуля». 26 июля тоже от «случайной» пули погибает А. Железняков. В августе «при невыясненных обстоятельствах» один за другим находят свою смерть на Украине Т. Черняк, В. Боженко и Н. Щорс. Что за эпидемия «случайных пуль»? Опять совпадения, и опять больше двух — помните золотое правило разведчика?

А вот и разгадка. Из воспоминаний Надежды Улановской — советский разведчицы, работавшей в Разведуправе РККА: «Есть версия, что убили Железнякова большевики: к тому времени, когда он попал на юг, у них были с ним старые счеты как с анархистом, его объявили вне закона. Но он умел воевать, значит, мог принести пользу (!). Его замом был большевик, после гибели Железнякова он стал командиром. Бойцы его любили… Есть основания считать, что этот большевик и застрелил Железнякова, смертельно ранив его в спину во время боя».

А вот аналогичное свидетельство насчет В. Киквидзе. Из сборника «Кремль за решеткой. Подпольная Россия» (Берлин, 1922): «Киквидзе был очень популярен в красноармейских массах, что крайне беспокоило коммунистов, не имевших возможности ни арестовать его как левого эсера, ни сместить с военного поста. Незадолго до смерти Киквидзе попались в руки документы о подготовке на него покушения тайной боевой дружины, приехавшей из Питерской ЧК.

Это свидетельство совершенно уникально еще и потому, что показывает, насколько рано — уже к 1919 году — в секретной службе нового режима стали создавать структуры киллеров, полностью специализировавшихся на тайном терроре. От этих «тайных дружин» потянется цепочка к спецотделам Лубянки, творившим анонимный террор в России и за рубежом все семьдесят три с лишним года существования режима.

Естественно, и показания Н. Улановской, и вышеприведенная цитата рождают лишь версии. Но версии, очень похожие на правду. Вспомните, что я ранее писал о неповиновении столь же популярного в войсках М. Муравьева. Как известно, его вызвали на переговоры с комиссаром 1–й армии Ю. Варейкисом и во время этих переговоров застрелили, после же, задним числом, Ленин узаконил убийство, объявив своего недавнего друга (Муравьев всегда называл Ленина не иначе, как Владимир Ильич) вне закона.

Так что существование подобного механизма вполне правдоподобно. И еще. Практически в каждом случае вышеописанных загадочных смертей не оставалось живых свидетелей происшедшего. Кстати, как в случае с Чапаевым на Урале. Мы все по фильму братьев Васильевых привыкли считать, что Чапаев утонул в реке Урал. Но вот что пишет в своем романе Фурманов: «На берегу остался один Чапай. Больше Чапая никто не видел». И все! Специально подчеркиваю: живых свидетелей гибели Чапаева не осталось. Следовательно, все остальное — фольклор чистой воды.

Поэтому лично я склонен воспринимать версию Н. Улановской всерьез. Ведь не летели «случайные пули» почему‑то ни в Тухачевского, ни в Буденного, ни в Блюхера, ни в любого другого лояльного начальника. А в выходцев из левых — что называется, подряд. И не только в 1919 году: в 1920–м весьма загадочно окончил свою жизнь С. Лазо, во всяком случае, легенда о сожжении его в топке не подтвердилась. В 1925 году столь же таинственно погибает Г. Котовский.

В 1921 году смерть настигла сразу двух сибирских партизанских командармов — Н. Каландаришвили и А. Кравченко. Первый, экс–анархист, был, согласно официальному известию, «убит, попав в кулацкую засаду». (Что‑то плохо верится, что такого аса партизанской войны, как «сибирский дед», можно было так примитивно поймать.)

Впрочем, в случае с Каландаришвили, как и с Чапаевым, живых свидетелей не осталось. А А. Кравченко — минусинский командарм, руководитель «свободных республик Сибири», участник суда над Унгерном — в конце 1921 года внезапно отказался от всех званий, постов и почестей, коими его осыпали красные (бунт!), и поехал как частное лицо в родную Минусинскую котловину, и по дороге его убили грабители (опять‑таки по официальной версии). Это в своих‑то краях, где на него только что не молились! А если серьезно, то появление непокорного и непредсказуемого экс–командарма под Минусинском было для красных смертельно опасно (не забудем, что 1921–й год — это год Урало–Сибирского восстания), так что устроить несчастный случай взбунтовавшемуся Кравченко большевики были, строго говоря, просто обязаны…

В том же 1921–м от руки диверсанта–чекиста погибает в Чугучаке (Китай) вождь оренбургского казачества атаман А. Дутов — этот теракт коммунисты и не прятали: об этом фильм «Конец атамана», снятый в 70–е годы.

Наконец в 1927 году в Улан–Баторе гибнет еще один «сибиряк», А. Щетинкин, бывший там в качестве командующего красным контингентом. Его убийство, обставленное как несчастный случай по пьяной драке, было организовано председателем монгольского ОГПУ… Я. Блюмкиным. Да–да, вот где выплыл убийца Мирбаха — в «суверенной» Монголии! А до этого, в 1924 году, он еще уберет и Б. Савинкова, обставив дело как самоубийство.

Наконец, напомню, что все пережившие гражданскую войну военачальники — выходцы из «альтернативных партий» (К. Акашев, Ю. Саблин, А. Егоров, С. Вострецов, М. Левандовский, Р. Эйдеман) были уничтожены в 30–е годы. Хорошая память у Советской власти, ничего не скажешь.

Но самое циничное — то, что, убирая из‑за угла неугодных начдивов, коммунисты заставили их служить себе после их смерти. И Киквидзе, и Чапаев, и Железняков, и Щорс, и Боженко, и Котовский, и Лазо были прямо‑таки канонизированы советским официозом. О них сняли фильмы, о них сложили песни (как о Железняке: в песне о нем автор текста М. Голодный допустил сразу два искажения правды: герой никогда не был партизаном и никогда не воевал с союзными ему махновцами; сравните: в песне — «Матрос Железняк, партизан» и «Махновцы направо, и десять осталось гранат»). И при этом было велено забыть, что ни один из них не был большевиком и у каждого из них были весьма сложные отношения с коммунистами. Их «очищенные» и идеализированные образы призваны были стать идолами нового режима, поскольку живые на эту роль не годились: каждый из уцелевших мог в любую минуту превратиться из «героя» во «врага народа». И те, кто успел слишком поднять голос против коммунистов (как Муравьев или Махно), — тоже не годились. А вот если б Махно, скажем, погиб где‑нибудь в 1920 году («случайная пуля» бы прилетела), то, может, и прав был писатель Ю. Поляков, который в своей повести «Апофигей» заметил: тогда пионеры, глядишь, называли бы свои отряды не только «юными чапаевцами» или «юными буденовцами», но и «юными махновцами» тоже.