А. Щербаков - 1905 год. Прелюдия катастрофы

Одной из таких слабостей жандармов являлось неравномерное распределение сил. В Петербурге и Москве всё было, как говорится, схвачено и задушено. К примеру, в столице любой дворник (а они имелись в каждом доме) обязан был сообщать в ближайший околоток (нечто вроде современного отделения милиции) о подозрительных жильцах. Кстати, существовала и регистрация. Так что революционеры нередко попадались, даже не приступив к каким‑то активным действиям. А вот в провинции жизнь была проще и патриархальнее. Азеф всю подготовительную работу осуществлял в провинции.

Еще одно нововведение Азефа — он снова, как и народовольцы, стал использовать бомбы (при Гершуни обходились браунингами). Что это было такое, демонстрирует цитата из генерала Спи- ридовича, из нее же видны и методы работы охранки. Дело было в Киеве.

«Вызвал меня раз на свидание некий интеллигентный господин. Приняв меры предосторожности, я пошел повидаться с ним. Господин тот, довольно пожилой, предложил мне вопрос: желаю ли я арестовать лабораторию социалистов — революционеров, где готовятся бомбы для срочного покушения, и если да, то на какое вознаграждение он может рассчитывать за указание некоторых данных, по которым можно раскрыть лабораторию. Я, конечно, сказал, что желаю, но относительно вознаграждения просил высказаться его самого. Подумав, господин сказал:

"Вы мне дадите пятьсот рублей, но только немедленно. Покушение предполагается на Клейгельса и на охранное отделение".Я ответил собеседнику, что охотно уплачу пятьсот рублей, но только после ареста лаборатории, что раньше я не имею права дать деньги, и стал доказывать бессмысленность террора, но чувствовал, что говорю неубедительно и что сам себе не верю. Интеллигентный господин принял условие и дал мне некоторые данные, после чего мы расстались, условившись повидаться через несколько дней еще раз.

Поставленное наблюдение скоро взяло в проследку студента- политехника. Была установлена его квартира, за которой тоже учредили наблюдение. По данным уже другой агентуры, выходило, что в одной из лабораторий политехнического института потихоньку приготовляется для чего‑то гремучая ртуть. Невольно приходила мысль о связи этих двух обстоятельств. Доклады наблюдения по этому делу я принимал лично, сейчас же обсуждал их с заведующим наблюдения и вместе решали, что делать. Дело было серьезное и щекотливое. Рано пойдешь с обыском — ничего не достигнешь и только провалишься, прозеваешь момент — выйдет, как в Москве, катастрофа. Поставили в курс дела филеров, чтобы работали осмысленней. Те насторожились.

Однажды вечером пришедшие с наблюдения филеры доложили, что в квартиру наблюдаемого политехника проведен был с каким‑то свертком, по — видимому, студент, которого затем потеряли, что сам политехник много ходил по городу и, зайдя под вечер в один из аптекарских магазинов, вынес оттуда довольно большой пакет чего‑то. С ним он отправился домой, прокрутив предварительно по улицам, где ему совершенно не надо было идти. Пакет он нес свободно, точно сахар. В ворота к себе он зашел не оглядываясь, но минут через пять вышел без шапки и долго стоял куря, видимо проверяя. Уйдя затем к себе, политехник снова вышел и снова проверил, нет ли чего подозрительного. Но кроме дремавшего извозчика да лотошника со спичками и папиросами, никого видно не было. Их‑то он и не узнал. Эти данные были очень серьезны, политехник конспирировал больше, чем когда‑либо.

Он очень нервничал. Его покупка в аптеке и усиленное заметание затем следа наводили на размышление. Затем он два раза выходил проверять. Значит, он боится чего‑то, значит, у него происходит что‑то особенно важное, не как всегда. Переспросили филеров и они признали, что есть что‑то особенно "деловое" в поведении политехника. Извозчик, который водил его целый день, особенно настаивал на этом.

Стали думать, не обыскать ли. Как бы не пропустить момента, как бы не вышло Москвы. Какой‑то внутренний голос подсказывал, что пора. Мы решили произвести обыск немедленно.

Наскоро наметили для замаскировки еще несколько обысков у известных эсеров. Я съездил к прокурору, к губернатору, взял ордера. Приготовили наряды, приготовлен и слесарь, может пригодиться.

Часа через два наряд полиции с нашим офицером бесшумно проник во двор, где жил политехник. Офицер запутался несколько во входах, так что пришлось обратиться к дворнику. Заняли выходы.

Офицер стучится в дверь политехника — молчание. Стук повторяется — опять молчание. Отдается приказ работать слесарю. Раз, два, здоровый напор — и дверь вскрыта мгновенно. Наряд быстро проникает в комнату.

Кинувшийся навстречу с парабеллумом в руке белокурый студент без пиджака сбит с ног бросившимся ему в ноги филером. Он обезоружен, его держат. Два заряженных парабеллума переданы офицеру. Начался обыск.

В комнате настоящая лаборатория. На столе горит спиртовка, на ней разогревается парафин. Лежат стеклянные трубочки, пробирки, склянки с какими‑то жидкостями, пузырек из‑под духов и в нем залитая водой гремучая ртуть, аптечные весы. Тут же железные, правильной формы коробки двух величин и деревянные болванки для штамповки их. Чертежи снарядов. Офицер осторожно потушил спиртовку. Рядом на кровати аккуратно разложены тремя кучками: желтый порошок пикриновой кислоты, железные стружки, гвозди и еще какое‑то сыпучее вещество.

При тщательном осмотре, подтвержденном затем вызванным из Петербурга экспертом военно — артиллерийской академии, оказалось, что у политехника было обнаружено все необходимое для сборки трех разрывных снарядов очень большой мощности. Каждый снаряд состоял из двух жестяных, вкладывавшихся одна в другую коробок, между которыми оставался зазор в полдюйма.

Коробки закрывались задвижными крышечками. Внутренняя коробка наполнялась порошком пикриновой кислоты с прибавкой еще чего‑то. В нее вставляли детонатор в виде стеклянной трубочки, наполненной кислотой. На трубочку надевался грузик — железная гайка. Свободное место между стенками коробок заполнялось железными стружками и гвоздями. Снаружи снаряд представляет плоскую коробку, объемом в фунта полтора — два чаю.

При ударе снаряда обо что‑либо, грузик ломал трубочку, и находившаяся в ней кислота, действуя на гремучую ртуть и начинку малой коробки, давала взрыв. Железные стружки и гвозди действовали как картечь. Политехник был застигнут за сборкой снаряда; он уже успел залить парафином два детонатора и работал над третьим. Пикриновая кислота оказалась тем препаратом, который он купил вечером в аптечном складе.

Не явись мы на обыск той ночью, снаряды были бы заряжены и вынесены из лаборатории. Судьба!