Ростислав Алиев - Штурм Брестской крепости

…Политических комиссаров, не проявляющих враждебных действий и не заподозренных в них, вначале не следует трогать».

Как уже можно отметить, благодаря широкому потоку литературы «оттуда» рядовые или офицеры вермахта обходят молчанием этот вопрос (имеются в виду именно комиссары и коммунисты — что касается «простых» советских военнопленных, то, как правило, выражается горячее сочувствие их трудной судьбе). Мемуары солдат 45-й дивизии — не исключение. Что ж, возможность обойти этот вопрос у них имелась — по крайней мере, общество и не ждало ответа или двухтомника воспоминаний «как я убивал коммунистов и комиссаров». Иное дело — командование армий и выше, в своих «воспоминаниях солдат» не имевшее возможности смолчать.

Командующий PzGr 2 генерал Гудериан свидетельствует [418], что незадолго до войны ОКВ направило прямой приказ всем корпусам и дивизиям об обращении с населением и военнопленными в России [419]— о том, что неправомерные действия против них не влекут передачу виновного в этом немецкого солдата под трибунал, а рассматриваются лишь его непосредственным командиром на предмет дисциплинарного взыскания. Этот приказ оказал однозначно разлагающее воздействие на дисциплину в войсках [420]. По словам Гудериана, командующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал фон Браухич и сам это понимал, потому что в приложении к приказу, им подписанному, оговаривалось, что при проблемах с дисциплиной в войсках он теряет силу. Решив, что уже сам факт его опубликования приведет к таким проблемам, Гудериан запретил его передачу в дивизии [421], приказав вернуть документ в Берлин. Поэтому в PzGr 2 этот приказ, «сыгравший впоследствии важную роль на послевоенных судилищах над немецкими генералами, никогда не принимался к исполнению. Как и положено, о своем решении я своевременно известил фон Бока. Не менее известный „приказ о комиссарах“ моя танковая группа даже и не получала. Наверняка его завернули еще на уровне командования группы армий „Центр“. Соответственно „Приказ о комиссарах“ в моих частях тоже не выполнялся».

Оценивая спустя 10 лет события, Гудериан пишет: «Неважно, подписывала ли Россия Гаагское соглашение, присоединялась или нет к Женевской конвенции, немецкие солдаты должны были соблюдать свои международные обязательства и вести себя в соответствии с христианскими законами. Война и без таких приказов является жестоким испытанием для народа воюющей страны, а вины мирных жителей России в этой войне не было, как и вины мирных жителей Германии» [422].

Более объективное свидетельство ситуации в Группе армий «Центр» — дневник ее командующего, Федора фон Бока, ведшийся им непосредственно в то время [423].

В июньские дни (запись от 4.6.41) фон Бок считал, что приказ об особой подсудности «фактически дает право любому солдату пристрелить любого гражданского, „похожего“ или „кажущегося похожим“ на партизана: теперь военнослужащие не отвечают за подобное, даже если при других условиях оно может квалифицироваться как военное преступление. Браухич издал к нему сопроводительный документ, намереваясь ослабить категоричность некоторых формулировок, но, как мне кажется, не слишком в этом преуспел. Одновременно с постановлением пришла телеграмма с инструкциями придержать распространение приказа в войсках вплоть до получения „специальных разъяснений“ [424]. Я попросил Грейффенберга [425], находящегося в это время в ОКВ, выяснить, сильно ли изменяют эти „специальные разъяснения“ смысл приказа. Если нет, Грейффенберг должен от моего имени заявить Главнокомандующему, что приказ в его нынешней форме неприемлем и несовместим с воинской дисциплиной».

5 июня так и не получивший никакого ответа на свой «демарш» от 4 июня фон Бок позвонил Браухичу и предложил форму приказа, наиболее понятную офицерам и приемлемую для армии. «Через час Браухич перезвонил мне и сказал, что все, о чем я хлопочу, можно найти в тексте приказа и что его надо толковать именно так, как я предлагаю. Это означало, что полевым войскам все-таки позволяется наказывать население! Что же касается офицеров из военно-полевых судов, то им в каждом конкретном случае придется решать, содержат ли подобные действия состав преступления или нет. Вопрос поддержания дисциплины играет в принятии решения определяющую роль. Что ж, с такой трактовкой приказа я согласен!» [426]

Судя по всему, после согласия фон Бока приказ и был передан в войска. Что касается особой ответственности командиров, то она действительно становилась достаточно высокой — теперь без прений сторон они должны были быстро решить — уж не находится ли перед ними столь опасный комиссар? И, привыкнув выполнять приказы, выполнить и этот…

Однако основным документом, регулирующим поведение войск, идеологическим ориентиром стали «Директивы для поведения войск в России» [427], распространявшиеся до рот включительно. Именно они, вероятно, и были основой для политической обработки рядовых солдат в дивизии:

«1) Большевизм — смертельный враг национал-социалистического немецкого народа. Борьба Германии ведется против этого вредного мировоззрения и его носителей.

2) Эта борьба требует не считающихся ни с чем и энергичных мер против большевистских подстрекателей, партизан, саботажников, евреев, и полного устранения любого активного или пассивного сопротивления.

3) По отношению ко всем военнослужащим Красной Армии — в том числе пленным — необходимо проявлять осторожность и самую тщательную бдительность, считаясь с их коварством при ведении войны. Особенно скрытны, непредсказуемы, коварны и бесчувственны азиатские солдаты Красной Армии.

4) При пленении воинских подразделений нужно сразу отделять командиров от рядовых солдат.

5) Немецкий солдат вступает в Союз Советских Социалистических Республик (U.d.SSR.), не имеющий однородного населения. СССР — это государственное образование, объединившее множество славянских, кавказских и азиатских народов и силой удерживаемое большевистскими властителями. В СССР сильно развит иудаизм.

6) Большая часть русского населения, особенно обедненное большевистской системой сельское население, недоброжелательно к большевизму, внутренне противостоя ему. В небольшевистском русском человеке национальное самосознание связано с глубоким религиозным чувством. Радость и благодарность при освобождении от большевизма часто будет выражаться в церковной форме. Не нужно предотвращать или мешать благодарственным молебнам и процессиям.

7) В беседах с населением и в поведении по отношению к женщинам приказана самая большая осторожность. Много русских понимают немецкий язык, не говоря об этом.