Рой Медведев - О Сталине и сталинизме

Вставал вопрос: как уберечь пролетарское государство от перерождения, от превращения из слуги в господина общества? Эта проблема не получила в марксистской литературе XIX река удовлетворительного решения. Было трудно, во-первых, давать какие-либо советы, не имея конкретного опыта построения нового государства. Некоторые рекомендации на этот счет были высказаны Марксом и Энгельсом только после Парижской коммуны. Во-вторых, марксисты прошлого века исходили из перспективы одновременной победы революции в основных капиталистических странах. Поэтому существование государства было, по мнению Маркса и Энгельса, хотя и необходимым, но все же кратковременным этапом в развитии социалистического общества. Энгельс писал: «…В лучшем случае государство есть зло, которое по наследству передается пролетариату, одержавшему победу в борьбе за классовое господство; победивший пролетариат, так же, как и Коммуна, вынужден будет немедленно отсечь худшие стороны этого зла, до тех пор, пока поколение, выросшее в новых, свободных общественных условиях, окажется в состоянии выкинуть вон весь этот хлам государственности» 1.

В августе — сентябре 1917 года Ленин написал одну из своих главных теоретических работ — «Государство и революция». Читаем там:

«Рабочие, завоевав политическую власть, — разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменят его новым, состоящим из тех же самых рабочих и служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас, меры, подробно разобранные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились «бюрократами» и чтобы поэтому никто не мог стать «бюрократом» 2.

Старый бюрократический аппарат был действительно разбит и сломан до основания. Однако реальная действительность послереволюционной России очень быстро показала неосуществимость и утопичность теоретически «подробно разработанных» мер. Составить новый аппарат из самих рабочих и служащих оказалось невозможно. Для создания нового государственного аппарата приходилось использовать обломки старого, и сам Ленин скоро признал, что в этой царской и буржуазной мешанине действительно советизированные рабочие «тонут, как мухи в молоке». Основную массу населения страны составляли различные группы мелкой буржуазии с их неустойчивой идеологией, с их колебаниями, с нежеланием перестраивать жизнь на социалистических началах. Выборность и сменяемость государственных органов «в любое время» могла привести лишь к быстрому отстранению большевистской партии от власти. Поэтому принцип фактического назначения «сверху вниз» стал очень быстро преобладать над формально сохраняемой выборностью «снизу вверх». Уже с весны 1918 года пришлось вводить для «буржуазных специалистов» оклады, во много раз превышающие среднюю заработную плату рабочего. Ограничения в зарплате сохранялись в 20-е годы только для членов партии («партмаксимум»), но и тут существовало много ступеней, и высшие ставки зарплаты в 3–4, а то и в 5 рад превышали среднюю зарплату рабочего.

Главным контрольным аппаратом, стоящим над всеми государственными учреждениями, оказалась сама большевистская партия. Лучшие ее деятели были назначены на ключевые государственные посты, все государственные учреждения должны были отчитываться перед партийными организациями и ЦК РКП(б) и выполнять полученные от партии директивы. Контроль партии не смог, однако, предотвратить процесс бюрократизации важных звеньев государственного аппарата; более того, бюрократизм затронул и саму партию. Руководители высших партийных органов имели больше власти, чем руководители государственных органов, и это толкало на злоупотребления. Свое влияние эти люди начали использовать отнюдь не в интересах трудящихся. Для части руководителей партии создавались дополнительные привилегии, обретающие некую самостоятельную ценность и подчиняющие помыслы тщеславных или честолюбивых людей. С другой стороны, усиление партийной власти ослабляло значение представительных органов, которые были созданы революцией, например, съездов Советов. Эти съезды теперь не столько разрабатывали или обсуждали по существу те или иные законы, но лишь формально утверждали рекомендованные ЦК и съездами партии постановления и директивы.

Известно, что Ленин собирался написать после революции вторую часть книги «Государство и революция». К сожалению, эта работа — одна из самых важных и ключевых задач научного социализма — не была выполнена и после смерти Ленина. И меньше всего заботился об этом Сталин. Наоборот, он умело использовал в своих целях незавершенность теории построения социалистического государства. Именно отсутствие в системе диктатуры пролетариата каких-либо эффективных механизмов контроля и предотвращения злоупотреблений властью, особенно со стороны самых высших представителей партии и государства, помогло Сталину узурпировать всю власть в стране и в партии.

Во всяком революционном движении именно роль народных масс имеет в конечном счете решающее значение. Именно народ рано или поздно ниспровергает всякого рода тиранов и деспотов. Однако народные массы служат и наиболее прочной опорой деспотизма.

Здесь уже говорилась о том, что Сталину удалось обмануть народные массы, и что в этом сказались не только хитрость его как политического демагога, но и исторический опыт народа, недостаток образования и культуры, слабость демократических традиций и т. п.

Россия была подготовлена своим предшествующим развитием к революции, но она была подготовлена и к такому развитию событий, которое оставляло возможность для возникновения тоталитарного и деспотического режима, казарменного социализма, то есть к сталинизму.

Вопрос о взаимосвязи и преемственности между Россией XIX и Россией XX веков — между самодержавием русских царей и самодержавием Сталина — до сих пор служит предметов ожесточенных дискуссий среди различных представителей эмигрантской мысли и западной советологии, в официальной историографии и националистических течениях современной литературы и публицистики. Не вдаваясь во все оттенки мнений, приведем лишь некоторые крайние высказывания. Так, например, редактор издаваемой в Париже газеты «Русская мысль» Ирина Иловайская писала: «Наша точка зрения, если отжать ее до самой сути, состоит в полном отвержении тождества русской и советской государственности. Отвергаем и опровергаем мы это тождество не наследственно и традиционно, а исходя из четкого понимания, что ни в каком плане и ни в какой области возникшая после революции коммунистическая машина не связывается с историческим прошлым России, не ложится в русло русской культурной и духовной традиции. Эта машина не является продолжением России даже в самых худших имперских и крепостнических проявлениях последней, как бы умело и успешно ни использовала она самые низкие человеческие черты, отчасти этими явлениями порожденные: сама их природа, качество зла различны… Русская история прервалась большевистским переворотом, когда она уже четко шла к либерализации и демократизации, к европейской уравновешенности и сверхъевропейской гуманности. Оттуда и должна она восстановиться…»