Даниил Мордовцев - Державный плотник

Всю ночь на 1 мая гром грохотал без перерыва.

Гигантский силуэт царя видели то в одном, то в другом месте, и в это мгновение огненные шары, казалось, еще с более сердитым шипением и свистом неслись в обреченную на гибель крепость.

Как тень следовал за ним Павлуша Ягужинский. Но если бы государь обратил внимание на своего любимца, то заметил бы на лице юноши какое-то смущение. Да, в душе юноши шла борьба долга и чувства. В этот роковой для России момент, когда перед глазами Ягужинского развертывались картины ада, юноша думал не о России, не о победе, даже не о своем божестве, которое олицетворялось для него в особе царя, он думал... о Мотреньке Кочубей, о том роскошном саде, где она рассказывала думу о трех братьях, бежавших из Азова, из тяжкой турецкой неволи... Чистый, прелестный образ девушки, почти еще девочки, носился перед ним в зареве пожара, в клубах дыма, в огненных шарах, летавших в крепость... Он вспомнил, как Мотренька, досказывая ему в саду конец думы о том, как брошенного в степи младшего брата, умершего от безводья, терзали волки, разнося по тернам да балкам обглоданные кости несчастного, как Мотренька вдруг зарыдала... А тут явился, точно подкрался, Мазепа и разрушил все видение...

- Чу! Никак, отбой! - послышалось Павлуше.

- Отбой и есть: они замолчали.

Действительно, орудия в крепости, по сигналу, моментально смолкли.

Государь весело глянул на Шереметева и перекрестился.

Перекрестился и Шереметев.

- Говорил я... Сколько, поди, казенного добра перевели!

- Моего добра! - сказал царь.

В это время ворота цитадели отворились и на опущенном через ров мосту показалась группа шведских офицеров.

- Пардону идут просить, - замстил государь, - давно бы пора.

- Аманаты, чаю, государь, - сказал Шереметев.

Это действительно были заложники, долженствовавшие оставаться в русском лагере до окончательной сдачи крепости.

Государь принял аманатов милостиво и приказал немедленно изготовить "неутеснительные аккорды".

Условия сдачи крепости, "аккорды", написаны начерно Ягужинским под диктовку государя.

- Вычти их, Павлуша, - говорит он, окруженный всем генералитетом.

Павлуша читает, но государь почти его не слушает: думы его растут, ширятся... перед ним величие России... поражение гордого коронованного варяга, нанесшего ему рану под Нарвой... Рана закрылась... До слуха его отрывками доносятся фразы из чтения "аккордов"...

- ..."с распущенными знамены (это гарнизон Ниеншанца выпускается из крепости), - читает Павлуша, - и с драгунским знаком, барабанным боем, со всею одеждою, с четырьмя железными полковыми пушками, с верхним и нижним ружьем, с принадлежащим к тому порохом и пулями во рту"...

"Зачем с пулями во рту?" - думает Павлуша.

Царь по-прежнему мало вслушивается в чтение: он загадывает далеко-далеко вперед!.. Душа его провидит будущее...

Он глянул на своего сына. Апатичное, как ему показалось, лицо царевича неприятно поразило его...

"Этому все равно... Он не понимает того, ч т о совершилось, ч т о!.. Скорей в глазах Павлуши я вижу сие понимание..."

А Павлуша между тем думал о... Мотреньке.

Но он продолжал, думая о Мотреньке, читать "аккорды". Когда же он дочитал до того места, где было сказано, что выпущенный из крепости гарнизон Ниеншанца переправляется через Неву на царских карбасах, чтоб потом дорогою, проложенною к Копорью, следовать на Нарву, - царь остановил его...

- Постой, Павел, - сказал государь, - будем милостивы до конца. Аманаты просили меня отправить их не к Нарве, а к Выборгу, быть посему. Так измени и сие место в аккордах.

Ягужинский исполнил приказ царя.

- Государь милостивее Бренна, - заметил как бы про себя Ламберт, - не кладет свой меч на весы и не говорит: "Vae victis!"

- Какой Бренн? - спросил Петр.

- Вождь галлов, государь... Когда галлы взяли Рим в 390 году до Рождества Христова, то, по свидетельству Ливия, Бренн наложил на римлян дань или контрибуцию в тысячу фунтов золота, и когда римляне не хотели платить этой дани, то Бренн на чашу весов с гирями бросил еще свой тяжелый меч и воскликнул: "Vae victis!" - горе побежденным!

- Я сего случая не знал, - сказал государь, - да и чему меня учили в детстве!.. Я токмо то и знаю, до чего сам дошел своим трудом.

Государь глянул на Ягужинского, и тот продолжал читать:

- "А чтобы его царского величества войска и подъезда их не беспокоили и не вредили, конвоировать оных имеет офицер войск российских".

Само собою разумеется, что с гарнизоном выпускаются жены, дети и слуги, раненые и больные, а равно желающие того обыватели и чиновные люди.

- "Гарнизон получает со всеми офицеры на месяц провианту на пропитание, - продолжал читать Ягужинский. - Его царского величества войско не касается их пожитков, чтобы гарнизону дать сроку, пока все вещи свои вывезут".

Ропот одобрения прошел среди собравшегося генералитета.

За приведением в исполнение аккорда прошел весь день 1 мая, и только в десятом часу вечера преображенцы, в рядах которых выступал царевич Алексей Петрович, заняли город; цитадель же заняли семеновцы.

Для приема найденных в крепости артиллерийских и других воинских запасов составлена была из офицеров особая комиссия, члены которой, по докладу счетчиков, всю ночь на 2 мая составляли ведомости найденного добра.

Всю ночь в "чихаузе" слышалось:

- Крепостных пушек восемьдесят без двух.

- Сто девяносто пять бочек счетом.

- Запасец не маленький... этого добра нам надолго хватит.

- Рад будет государь, да и старому Виниусу дела поубавится.

- Ядер, картечи, туфл, банников, фитиля, колец, огненных люст... люст... вот и не выговорю, - слышалось у другого стола.

- Люсткугелей...

- Точно... Эко словечко!..

- Ну, дале говори.

- Гранат, канифолии, серы...

У третьего стола докладывали:

- Подъемов, гирь медных и железных, ломов, стали, гвоздей, топоров, котлов, рогаток, свинцу, железа, цепей железных, якорей, труб медных пожарных...

- Экая прорва!.. У меня и пальцы одеревянели, записались...

Только уже утром 2 мая, после торжественного благодарственного молебствия за дарованную его пресветлому царскому величеству и христолюбивому российскому воинству знатную викторию, которая оглашена была троекратной пушечной пальбой и беглым ружейным огнем, комендант Ниеншанца, теперь уже просто полковник Опалев, окруженный своими офицерами, вручил Шереметеву ключи от несчастной крепости.

- Бедные! - шепнул Нейдгарт Глебовскому. - Какие печальные лица!.. Что-то ждет их там впереди?.. Что-то скажет король?..

- Не дай Бог из нас никому быть на их месте, - вздохнул Глебовский.

21

Вечером того же 2 мая Павлуша Ягужинский, сопровождавший государя вместе с Меншиковым, Шереметевым и Ламбертом при осмотре стен только что завоеванной крепости, внезапно остановился и стал во что-то пристально всматриваться, приложив ладонь ко лбу над глазами в виде зонтика.