Ю. Бахрушин - Воспоминания

— Ишь, вода-то что делает? Потоп! — сказала нянька и отошла от окна.

Я быстро оделся и пошел все обследовать. Наводнение началось после полуночи. Дядя Василий был разбужен шумом бегущей воды. Он поднялся и вышел в коридор полуподвального помещения. Пол был весь залит водой. В уборных из унитазов фонтаном била вода. Не теряя времени, он сделал деревянные пыжи, обмотал их тряпками и забил трубы. Затем он принялся за водопроводные колодцы, которые также заглушил каким-то тряпьем. Только после этого он вышел на улицу. В темноте ясно был слышен зловещий шум прибывающей воды. К этому шуму примешивался тревожный говор людей, выкрики, вой собак. К рассвету вода начала подходить к нашим воротам, тогда дядя Василий принялся баррикадировать двор. Выйдя на улицу, я обнаружил, что наш дом, построенный на некотором возвышении почвы, выдавался полуостровом среди подступившей к нему со всех сторон воды. Валовая улица по направлению к Серпуховской площади была единственным перешейком, соединявшим нас с сушей. Наш сад, спланированной террасой, был на три четверти залит водой. Наводнение не убывало, а, наоборот, еще далеко не достигло своей кульминационной точки. Возвратясь домой, я прямо направился будить родителей. Отец поднялся в несколько минут и засел за телефон. Сведения, собранные им, были мало утешительны — оба наших завода и дом деда, который лежал больной, перемогая тяжелую форму рожистого воспаления, были все залиты водой. Дома дядей с залитыми водой нижними этажами высились островами среди расходившейся стихии. Первая мысль отца была о спасении музея, находившегося в нижнем полуподвальном помещении. Целый день мы перетаскивали наверх все наиболее ценное, громоздили на витрины и шкафы тяжести, чтобы не дать им в случае чего всплыть. Все нервничали и волновались за исключением нашей старухи кухарки, которая спокойно утверждала, что нам вода не угрожает. Когда ее спрашивали, на каком основании она так думает, то получали ответ:

— Я-то уж наверно знаю. Я, чай, уж с неделю черные тараканы со всех соседних домов к нам перебирались. Так и ползут ночью по улице веревочкой, и все к нашим воротам!

Дядя Василий подтверждал ее наблюдения, и действительно, за последнее время черных тараканов в доме развелось великое множество. Но тараканы тараканами, а надо было думать о спасении музея, так как палочки с заметками, поставленные в воду в саду, упорно показывали продолжающийся медленный подъем воды.

Когда самое ценное, то есть процентов двадцать пять из собраний музея, было перенесено кверху, отцу нозвонили из Городской думы с просьбой приехать на экстренное заседание в связи с наводнением. Отец обещал сделать все возможное, чтобы присутствовать на собрании. Надлежало пробиться сквозь воду через мосты. Вообще население Замоскворечья с утра уже сообщалось с городом только через пешеходный мост окружной железной дороги, но, по слухам, при помощи лодок можно было рискнуть пробраться и через Москворецкий и Чугунный мосты. Отец предложил взять меня с собой в это путешествие. Ввиду того что воспользоваться своим выездом было невозможно — выезд из нашего двора был наглухо забаррикадирован, мы с отцом вышли из дому пешком и наняли извозчика. Поехали окольными путями, но уже с середины Пятницкой въехали в воду. По мере продвижения вперед пролетка все глубже погружалась в мутные, бушующие струи. Наконец мы выбрались на Чугунный мост, который причудливой дугой одиноко высился среди водной глади. Предстояло пересаживаться в лодку — они во множестве плавали по улицам, ведомые солдатами московских гренадерских полков.

— Чего вам в лодку-то садиться, — заметил стоявший на мосту матрос, — и так переберетесь, садитесь в задок пролетки, а ноги на сиденье — и все тут!

Мы вопросительно взглянули на извозчика, от которого одного зависело везти нас дальше или нет. Возница, посмотрев вперед и назад, сел поудобнее на козлах и заявил:

— Ну, поедем, што ль; рублевочку прибавьте, а то ведь я сам не замоскворецкий, а городской, меня ночью там вода застала.

Мы устроились в пролетке, как нам было указано, и двинулись дальше. В середине Балчуга вода подступила уже под брюхо лошади и под самое сиденье экипажа. В конце улицы вода неслась с такой силой, что нас постепенно начало сносить на правый тротуар. Каждую минуту мы рисковали наткнуться на невидимую под водой тумбу и перевернуться, но, понукаемая хозяином, тщедушная лошаденка напрягла свои последние силы и вынесла нас благополучно на мост. По ту сторону моста вода была мелкая и препятствия не представляла.

Отец направился прямо в Думу и попросил разрешить мне присутствовать на собрании. Заседание длилось очень долго. На нем я узнал, что наводнение застало московские власти в полный расплох. Не было заготовлено даже достаточного количества лодок, которые пришлось срочно перекинуть в Москву из окрестностей. Бедствия, причиненные водой, были огромные, особенно, конечно, пострадал бедный люд. Каждую минуту Москве грозило остаться без света, так как обе электростанции были затоплены. Оставалась единственная мера предотвратить это — перевести весь город на запасную аккумуляторную подстанцию, находившуюся в подвале самой Думы. В конце заседания мы спустились в подвал на эту станцию — чистую, сияющую и страшную, как все электростанции, и говорили с заведующим. Он заявил, что станция выдержит при условии, чтобы были прекращены работы на всех заводах. Об этом было дано соответствующее распоряжение. Надо было ехать обратно домой, но здесь нам сообщили, что Замоскворечье окончательно отрезано от города, так как вода поднялась к вечеру еще на аршин. Делать было нечего, и мы с отцом направились ночевать к деду Носову, где немедленно соединились по телефону с матерью. Дома за наше отсутствие события продолжали разворачиваться своим чередом. Наш дом уже успел из полуострова превратиться в остров. Вода, наступавшая по Лужнецкой и по Валовой, наконец соединилась. Вся мостовая представляла из себя водную гладь, которую по бокам еще сдерживали высокие тротуары, препятствующие стихии проникнуть в дом через окна полуподвального этажа. В саду вода также уже выхлестнула в верхний сад и медленно ползла к дому. Часть хозяйственных помещений нижнего этажа пришлось уступить пострадавшим, и теперь у нас в доме расположились лагерем, со своим скарбом, какие-то несчастные. Во время всего этого матери позвонили от больного деда Бахрушина и сообщили, что он очень плох и пожелал причаститься и проститься с близкими. Мать вышла на улицу, села в лодку и поехала в Кожевники. Одновременно с нею к дому деда с другой стороны подъехала лодка, в которой ехал священник в полном облачении, держа в руках чашу с дарами, — он был вызван к умирающему во время службы. Эта картина ярко врезалась в память матери. Дед причастился, простился с близкими и впал в забытье — наступил кризис. На другой день он почувствовал себя лучше и стал быстро поправляться. Не предвидя этого, мы с отцом легли спать расстроенными. Утренний звонок по телефону к матери нас ободрил — деду стало лучше и вода перестала прибывать. Когда среди дня мы наконец добрались до дома, наводнение уже медленно пошло на убыль. Через несколько дней Москва уже приобрела внешне обычный вид, но нанесенные ею бедствия еще ощущались в течение года с лишним.