Сергей Морозов - Иоган Себастьян Бах

Рано "покончили" с кантором господа советники муниципалитета. Как раз в это время дошла до него весть о новом наговоре на музыкальное искусство. Знакомая история! Давно ли Эрнести боролся с музыкой в школе Фомы. Теперь подобное приключилось во Фрейберге. Тамошний ректор Биедерман ополчился на молодого кантора Долеса - это был один из способнейших учеников Баха. За что же? Тот показал себя не только отличным музыкантом и капельмейстером, но увлеченным и увлекающим педагогом. В своей актовой речи ректор заявил, что музыка оказывает дурное влияние на юношество и это может привести к распущенности нравов. Как подобает ученому филистеру, Биедерман ссылается на историю. Приводит примеры древних христианских общин, не допускавших музыки в молитвенные места. Ректор оживляет мрачные тени Калигулы и Нерона, у которых жестокость уживалась с пристрастием к музыке... Все эти доводы так знакомы Баху еще с мюльхаузенских годов жизни.

С отповедью "мрачному мизантропу" славно выступил гамбуржец Маттесон. Считает не вправе оставить беззащитным своего недавнего ученика и наш кантор. Член ученого музыкального общества, он обращается к коллеге по обществу Готлибу Шретеру в город Нордхаузен. И тот по просьбе почтенного сотоварища выступает с брошюрой, в которой резко критикует Биедермана. Кантору нравится брошюра, он доволен. Но, не очень контролируя свои выражения, он сам вступает в спор.

Полемика между Биедерманом и его противником продолжится в будущем, 1750 году, она не замолкнет и после кончины Баха; имя его будет вдосталь склоняться участниками спора, как хулителями, так и защитниками музыкального воспитания.

Фрейбургскому музыканту Долесу впоследствии доведется занять место кантора церкви св. Фомы. Именно он, Долее, познакомит в будущем Вольфганга Моцарта с мотетами своего учителя, и эти мотеты вызовут восторг у Моцарта...

В конце же 1749 года, желая завершить полемику с Биедерманом, Бах еще раз тряхнул стариной. На скорую руку ученики его ставят и исполняют в Лейпциге давно им сочиненную светскую кантату "Спор между Фебом и Паном" (201). Она исполнялась в свое время в Музыкальной коллегии. Теперь кантата бьет в цель. Бах обновляет текст, вводит такое имя героя сатиры, что слушатели без труда угадывают, в чей лагерь метит свои стрелы старый кантор. Они узнают двух ректоров: фрейбургского Биедермана и лейпцигского Эрнести. Великий упрямец дал свой последний бой.

Осенью, как раз в разгар полемики, у Лизхен и Христофа Альтниколя в Наумбурге родился мальчик, родители, как и Эммануель в Берлине, нарекли его именем деда. Но радость была недолгой. Всего лишь несколько дней прожил малютка Иоганн Себастьян. После погребения младенца молодая чета приехала в дом отца. Теперь Альтниколь будет лишь по служебным обязанностям отлучаться в Наумбург.

Тестю в новом, 1750 году снова стало хуже. Усилились головокружения и боли в голове. Катаракта застилает оба глаза.

В городе объявился знаменитый английский врач-окулист Тейлор. Ему показали больного кантора. По мнению врача, предотвратить полную слепоту могла только операция, и Иоганн Себастьян решается на нее. Для тех времен это была трудная и рискованная операция. В конце марта врач Тейлор произвел ее. Через неделю, между 5 и 7 апреля, кантора Томаскирхе оперируют еще раз. Неудачно.

С этих дней Иоганн Себастьян живет в комнате с зашторенными окнами, редко покидая постель.

Дух творца, однако, сопротивляется сумеркам жизни. Баху надо закончить цикл контрапунктов "Искусства фуги". Больной, превозмогая слабость, он диктует музыку Альтниколю. Как справедливо отметят исследователи, в музыке фуг не ощущается ни страдания, ни суеты, ни преходящих настроений. Просветленная музыка, свидетельствующая о гармонии мира.

Бах диктует также три хорала, завершающих давно задуманный цикл (651-668). Одновременно диктует короткие деловые письма.

Сочиняет Иоганн Себастьян лежа или в кресле. Он слышит не только хоральные голоса, но и звуки, заполняющие этажи квартиры: смех маленькой Каролины, чьи-то клавирные упражнения, звон посуды в кухне, плеск воды, которую выливает из ведра в чан служитель юколы; о чем-то увлеченно спорит в своей комнате Христоф с приятелем.

В один из дней июля Иоганн Себастьян подозвал зятя. Альтниколь по привычке взял перо. Тесть нота за нотой заново продиктовал хоральную обработку, по счету восемнадцатую, с ведущей мелодией сопрано на тему "Wenn wir in hochsten Noten sein" ("Когда мы в тяжелой беде"). Продиктовал неторопливо; отпускал зятя "я себя, потом опять призывал, Альтниколь записал последнюю фразу. Бах в раздумье, с закрытыми глазами; положил слабую руку на руку зятя, удерживая его. Велит зачеркнуть название хоральной обработки и озаглавить ее по-иному; "Vor deinen Thron tret'ich" ("Перед троном твоим предстаю").

Завершается наполненная трудом и откровениями жизнь. Остается немногое: расстаться с миром.

За десять дней до кончины, как свидетельствовали близкие, больной неожиданно прозрел. Проснувшись июльским утром, он открыл глаза, пораженный: он видит свет! Иоганн Себастьян кликнул родных. Он просит отдернуть оконные занавеси. На его лице не то просветление, не то испуг. Привстает с постели и обращает лицо в сторону окна, за которым пылают на солнце летние краски. Его губы трогает младенческая улыбка, а Анна Магдалена с тревогой и надеждой следит за своим Себастьяном.

Широко открыты глаза под приподнятыми бровями с сединой. Они стали такими большими, округлились, будто жадно впитывают свет, но остаются неподвижными. Видят ли они что, обращенные в окно, к голубеющему небу? Альтниколь с Мюттелем поддерживают взволнованного, вздрагивающего учителя, Иоганн Себастьян делает назад несколько шагов и тихо опускается на кровать. Удивление, растерянность в блуждающей улыбке на бледном лице. Веки смыкаются, потом поднимаются снова: Бах что-то видит?

Вместе с Анной Магдаленой ("Твои прекрасные руки закроют мои верные глаза..."), с дочерьми, с учениками, зятем, сыном и Мюттелем побудем же, читатель, и мы в комнате кантора в эти тревожные минуты зыбкого просветления...

Спустя несколько часов больного постиг удар. Его лихорадило, поднимался жар. Послали за врачами. Несколько дней он провел в забытьи. Городские лекари как могли утишили страдания больного.

Как оповестил впоследствии некролог, написанный сыном Эммануелем и учениками композитора, "28 июля 1750 года в 9 1/4 часов вечера Иоганн Себастьян Бах на шестьдесят шестом году кротко и спокойно почил".

И без официального уведомления городских и церковных властей по Лейпцигу быстро разнеслась скорбная весть - кантора знали в городе все, от подростков до старцев. Первое публичное сообщение гласило: "28 июля, в 8 часов пополудни, мир живых покинул господин Иоганн Себастьян Бах". Автор заметки привел далее титулы усопшего директора музыки, кантора школы св. Фомы, добавив: