Петр Кропоткин - Великая Французская Революция 1789–1793

Во всем чувствовался такой же недостаток. В Бретани, в Эльзасе комиссары Конвента должны были обращаться к жителям больших городов, как Брест или Страсбург, с приглашением обуться всем в деревянные башмаки и послать всю свою обувь солдатам. Все кожи приходилось отбирать силой, и всех сапожников заставлять работать на войско; и все-таки обуви не хватало, так что даже солдатам иногда раздавали деревянные башмаки. Хуже того. Приходилось составлять комитеты, чтобы отбирать в частных домах «всю кухонную утварь, котлы, кастрюли и всякую медную посуду и свинцовые вещи, равно как всю медь и свинец не в поделках». Так было сделано, например, в округе города Страсбурга.

В самом Страсбурге представители Конвента и муниципалитет вынуждены были просить у обывателей платья, чулки, башмаки, рубашки, простыни, одеяла и всякое старое белье, чтобы одеть оборванных волонтеров; кровати в частных домах брались для раненых. Но всего этого не хватало, и по временам комиссары Конвента вынуждены были налагать на население тяжелые революционные налоги, взыскивая их преимущественно с богатых. Так делалось особенно в Эльзасе, где крупные помещики не хотели отказываться от своих феодальных прав, на защиту которых выступила Австрия. На юге, в Нарбонне, один из представителей Конвента однажды вынужден был потребовать, чтобы все граждане и гражданки города явились на набережную разгружать барки и нагружать на повозки припасы, привезенные для армии [280].

Однако же мало-помалу армия была реорганизована. Генералы из жирондистов были устранены, и люди молодые заняли их места. Это были везде люди новые, для которых война еще не стала ремеслом, воодушевленные всем энтузиазмом народной революции. Они скоро создали новую военную тактику, которую впоследствии приписывали Наполеону, — тактику быстрых передвижений и больших масс, нападающих на отдельные части неприятельской армии и уничтожающих их, раньше чем они успеют соединиться. Одетые в лохмотья, часто босоногие, очень часто впроголодь, но вдохновленные революцией и идеями равенства волонтеры 1793 г. одерживали победы там, где поражение казалось неизбежным. При этом комиссары Конвента выказывали суровую энергию, чтобы прокормить эти армии, одеть их, организовать перевозку. Почти всегда равенство было их руководящим началом. Было, конечно, и среди комиссаров Конвента несколько негодных людей, как Камбасерес, были также глупые люди, окружавшие себя роскошью, которая и погубила впоследствии Бонапарта, и было несколько, несомненно, стремившихся к наживе, но то были очень редкие исключения. Почти все 200 комиссаров Конвента делили с солдатами их нищету и опасности.

Все усилия дали победу, и после того как в августе и сентябре пережит был очень мрачный период неудач, республиканские армии, наконец, одержали верх. В начале осени иностранное вторжение было остановлено.

В июне 1793 г., после измены Дюмурье, Северная армия была в полном разложении. Ее генералы готовы были драться между собой, а против нее стояли четыре армии, представлявшие 118 тыс. человек англичан, австрийцев, ганноверцев и голландцев. Вынужденная покинуть свой укрепленный лагерь и отступить за реку Сарпу, Северная армия предоставила неприятелю крепости Валансьен и Конде и открыла дорогу в Париж.

В обеих армиях, защищавших Мозель и Рейн, едва насчитывалось 60 тыс. человек, имевших против себя 83 тыс. пруссаков и австрийцев и отряд кавалерии из 6 тыс. эмигрантов. Кюстин, привязанность которого к республике была очень сомнительна, оставил позиции, занятые французами в 1792 г., и дал немцам обложить крепость Майнц-на-Рейне.

Со стороны Савойи и Ниццы, где приходилось отбиваться от 40 тыс. пьемонтцев и 8 тыс. австрийцев, имелись только две маленькие армии, Альп и Приморских Альп, обе совсем дезорганизованные вследствие восстаний в Форезе, в Лионе и Провансе.

Еще южнее, в Пиренеях, 23 тыс. испанцев вступили во Францию и встретили против себя только 10 тыс. человек, не имевших ни пушек, ни припасов. При помощи эмигрантов испанцы овладели несколькими укреплениями и угрожали всей провинции Руссильона.

Что касается до Англии, то она уже в 1793 г. приняла тактику, которой держалась впоследствии в наполеоновских войнах. Не очень-то зарываясь сама, она платила державам, вошедшим с ней в союз, чтобы они воевали с Францией; а тем временем она отбирала у Франции ее колонии и разоряла ее иностранную торговлю. В июне 1793 г. английское правительство объявило блокаду всех французских портов, и английские корабли, вопреки международному праву того времени, стали хватать корабли нейтральных держав, везшие жизненные припасы во Францию. В то же время Англия покровительствовала эмигрантам, ввозила тюки прокламаций и оружие в Бретань и Вандею и подготовляла себе сторонников, чтобы овладеть портами Сен-Мало, Брест, Нант, Бордо, Тулон и др.

Внутри самой Франции революционерам приходилось бороться с сотней тысяч крестьян, восставших в Вандее и доведенных духовенством до фанатизма; Бретань волновалась, и в ней усиленно работали английские эмиссары; буржуазия больших коммерческих городов, как Нант, Бордо и Марсель, недовольная застоем торговли, сносилась с англичанами. Лион и Прованс были в полном восстании; в Форезе работали священники и эмигранты, а в самом Париже все те, кто разбогател с 1789 г., спешили покончить с революцией и готовились к дружному на нее нападению.

В таких условиях союзники: немцы, австрийцы и т. д. — были так уверены, что скоро восстановят во Франции королевскую власть, что рассчитывали уже через несколько недель посадить на престол Людовика XVII. Ферзен, поверенный и друг Марии-Антуанеты, уже обсуждал со своими друзьями, из кого составить совет регентства; а проект поставить графа д'Артуа во главе недовольных в Бретани был составлен Англией, Испанией и Россией [281].

Если бы союзники пошли тогда прямо на Париж, они, несомненно, поставили бы революцию в крайне затруднительное положение. Но потому ли, что они боялись возобновления сентябрьские убийств, или потому, что они предпочитали овладеть французскими крепостями, вместо того чтобы осаждать Париж, во всяком случае они замедлили свое наступление и обложили Валансьен, Конде и Майнц. Майнц защищался и сдался только 22 июля. Конде сдался лишь несколькими днями раньше, после четырехмесячного сопротивления; а 26 июля сдался Валансьен после штурма, к великому восторгу местной буржуазии, сносившейся с герцогом Йоркским во все время осады. Австрия вступила в обладание этими двумя крепостями.

Начиная с 10 августа дорога на Париж была таким образом открыта союзникам, имевшим до 300 тыс. человек между Остенде и Базелем.

Что же помешало им еще раз идти на Париж, освобождать Марию-Антуанету и ее сына? Было ли это снова желание овладеть крепостями, которые остались бы за ними, что бы ни случилось во Франции? Был ли это страх ожесточенного сопротивления со стороны республиканской Франции или же то были, что кажется вероятнее, дипломатические соображения?