Георгий Миронов - Пассионарная Россия

Да и сам Витте, после множества критических замечаний в адрес Коковцова (не трудно заметить в них ревность старшего по возрасту и отставного политика; недаром он часто подчеркивает, что, когда Коковцов работает вместе с ним, – он отличный чиновник, в его отсутствии – «ломает дрова» и «варит кашу», которую потом мудрому Витте приходится расхлебывать), пишет: «Министром финансов… был назначен Владимир Николаевич Коковцов; это было вполне соответствующее назначение, так как В. Н. Коковцов, несомненно, являлся одним из наиболее подходящих кандидатов на пост министра финансов».

Заметим, что остальным членам кабинета Витте дает просто уничтожающие оценки: государственного контролера Шванебаха, считал он, с таким же успехом можно было назначить митрополитом, А. Н. Стишинский, назначенный главноуправляющим земледелием и землеустройством, – ренегат, реакционер и, по предположению Витте, – поляк, что, видимо, в его глазах также было серьезным недостатком; Щегловитов, назначенный министром юстиции, просто уничтожил суд, все традиции судебной реформы, «его будут поминать лихом», новый министр народного просвещения Кауфман – к делу этому никогда не имел касательства, об университетской жизни понятия не имел, от всякой науки он был довольно далек… На этом фоне характеристика, данная Коковцову, выглядит просто панегириком…

Заканчивая рассмотрение вопроса о взаимоотношениях Витте и Коковцова, процитируем размышления Витте в связи с назначением Коковцова Председателем Совета министров. Во-первых, Витте признает, что из всех выдвигавшихся эта кандидатура была наиболее приемлемой. Во-вторых, рассуждая о том, какую линию выберет Коковцов, который при Столыпине, уважая его, часто не соглашался с рядом его реформ и методами их проведения, Витте приходит к важному для понимания целесообразности эволюционного хода развития России выводу о неизбежной преемственности стратегии внутренней и внешней политики при смене кабинетов. Вспоминая выступление Коковцова в Государственной думе уже в новом качестве, он так его характеризует: «суть этой речи заключалась, в сущности, в том, что направление политики не может меняться в зависимости от того, кто председатель Совета; политика делается не министрами, а идет сверху; что, когда он был только министром финансов, то мог и не соглашаться с направлением, которое вел Столыпин по указанию свыше, но раз он министр финансов и председатель Совета министров, то, конечно, другого направления, кроме того, которого держался Столыпин, держаться не может, и это так, с точки зрения Коковцова, естественно, что он удивляется, как могли подумать, что он может держаться какого бы то ни было другого направления, кроме того, которого держался Столыпин».

Передав здесь пафос выступления нового главы российского правительства, ироничный и саркастичный С. Ю. Витте, кажется, был настолько обескуражен тем достоинством, с которым Коковцов выступил за преемственность в управлении страной, что (редкий случай в его мемуарах) отказался от комментариев. Этой фразой заканчивается третий том его воспоминаний… Под ней – дата: 2 марта 1912 г.

Можно ли составить себе представление о В. Н. Коковцове лишь на основе, как правило, весьма саркастических характеристик, даваемых современникам С. Ю. Витте? Конечно же, нет. Как и вообще на основе лишь воспоминаний современников. Что же может, в таком случае, служить источником характеристики политического деятеля? Кто лучше знает его, нежели современники? Знают, но судят – без учета исторического контекста. Так, Коковцова критиковали за педантизм, скуповатость в распределении бюджета. Пожалуй, после некоторых «широких натур» во главе нашего государства последующих времен, мы не посчитаем эти качества излишне предосудительными для министра финансов. И сегодня нам кажутся привлекательными в администраторе уровня Коковцова многие присущие ему черты государственного деятеля – осторожность в действиях, склонность к тщательной подготовке тех или иных важных мероприятий, умение искать и находить компромиссы, промежуточные решения, стремление избегать рискованных экономических экспериментов.

Сегодня нам импонирует манера Коковцова бережно вести государственный корабль, особенно в условиях шторма и множества мелей и рифов. Не будем забывать, что, не без заслуг Коковцова, к началу первой мировой войны (1913 г. – для всей последующей нашей статистики стал годом отсчета) финансы России, в отличие от многих стран, втянутых в конфликт, и, что особенно важно, – в отличие от многих других элементов государственной системы (за которые Коковцов прямой ответственности нести не может), оказались в сравнительно хорошем состоянии. Золотой запас Государственного займа оценивался в 1,5 млрд. рублей, что превышало сумму золотого запаса Англии и Германии, вместе взятых.

Словом, был «на месте» Владимир Николаевич, располагая всеми необходимыми для политического руководителя такого ранга качествами. А откуда они, – врожденные или приобретенные волей и упорством?

… Лицей, который окончил Коковцов, давал традиционно хорошее образование, а также знание иностранных языков, этикета, прививал скромность в быту, работоспособность, ответственность за слово и дело. Однако если судьба приводила выпускников на государственную службу, а так чаще всего и происходило, то работоспособность, четкость, ответственность, честолюбие – становились их как бы клановыми чертами. Был, конечно же, честолюбив и Коковцов, но это было то чиновничье честолюбие, которое не в ущерб Отечеству, а только во благо. Не на себя «тянули одеяло», а на Россию. Понимая, что в этом случае и им тепло будет… Притом был горд и самолюбив. Коковцов, например, отказался от придворных званий, отказался и от субсидии в 200–300 тыс. рублей – отступного при увольнении с поста премьера (Витте, к слову сказать, сам попросил). Строго запрещал подчиненным какие бы то ни было праздничные подношения…

Нетрудно предположить, основываясь лишь на сопоставлении исторических фактов и вне зависимости от оценок современников, что был Коковцов человеком морально чистоплотным, истинно православным. В этом отношении он сторонился чиновничьих склок, придворных интриг, сторонился «секретов» МВД того времени, полиции, стремился сокращать субсидии на агентурные службы. Можно сказать, что моральная чистоплотность – один из истоков его склонности к компромиссам: он не был сторонником крайних воззрений, экстремизма в чем бы то ни было. Можно было бы предположить, что по личной склонности он был противником ультрадворянской реакции, но и свое несогласие с этой линией выражал крайне сдержанно. Он знал о непримиримой позиции Николая II в отношении проектов народного представительства, тем не менее поддерживал (даже в феврале 1905 г.) это предложение, мотивируя свою платформу тем, что без этого трудно будет получить заграничный займ, так необходимый в ходе русско-японской войны.