Георгий Миронов - Пассионарная Россия

Такой подход Г. Е. Миронова тем более ценен, что подолгу жившие в России доброжелательные иностранцы, например, хорват Юрий Крижанич (1618–1683), доносили до своих современников за рубежом искажённый образ россиян: «иные народы считают русских обманщиками, изменниками, беспощадными грабителями и убийцами, сквернословами и неряхами», писал Крижанич.

О «невежественных» и «недобосовестных иностранных писателях», публикующих свои трактаты о России на Западе, писала ещё княгиня Екатерина Воронцова-Дашкова, образованнейшая женщина своей эпохи, президент РАН при Екатерине II, в «Воспоминаниях» конца XVIII в.

Иными предстают Россия и русские в книгах Г. Е. Миронова: Россия как страна высокой национальной культуры и русские – как пассионарная нация, на разных этапах своего развития внесшая неоценимый вклад в мировую культуру.

И в своей новой книге следует Г. Е. Миронов заветам великого знатока русской души Ф. М. Достоевского, который в своем «Дневника писателя» пишет: «Тот, кто стремится судить Россию, должен оценивать её не по тому негодному, что делают от её имени, а по тем идеям и идеалам, к которым стремится русский народ».

Кавалер серебряной медали «За выдающиеся достижения в XX веке» Международного научного центра при Кембриджском университете (Великобритания) и многих других отечественных и иностранных наград, Георгий Миронов подтвердил своими трудами максиму Максима Горького: «Русская интеллигенция всегда была, есть и еще долго будет ломовой лошадью, впряженной в тяжелый воз российской истории».

В. Г. Сироткин, доктор исторических наук, профессор кафедры философии, политологии и культуры Дипломатической академии МИД России, профессор Сорбонны, действительный член Академии изучения проблем национальной безопасности

Прежде чем вы откроете первую страницу этой книги, уважаемый читатель, несколько предварительных замечаний.

Это книга для чтения, обращенная ко всем интересующимся отечественной историей и желающим систематизировать свои знания в этой области. Поэтому в книге нет списков литературы, хотя в самом тексте автор упоминает крупнейших историков, экономистов, агиографов, археологов, искусствоведов и их книги. Именно потому, что книга не является научной монографией, автор позволил себе ряд условностей, органично вплетающихся в концепцию книги, но весьма уязвимых для критики. Это относится и к периодизации. Мною поставлены задачи показать не столько эпохи пассионарности, сколько взлёты такой пассионарности в истории нашего Отечества в разные столетия. Поэтому то, что я называю в книге «эпохи», не всегда совпадает с веком. Субъективны и критерии отбора статей, очерков, эссе, написанных в разные годы или специально для сборника. В меньшей степени эти материалы освещают военную, экономическую, социальную историю, в большей степени – историю созидания и построения Государства Российского, проведения реформ и противодействия им. Историю архитектуры, изобразительного искусства представляет целый ряд статей, очерков, эссе, тогда как история кинематографа, театра, музыки освещена лишь в контексте других тем. Эта книга даёт представление читателю не только о разных сторонах жизни нашего Отечества, но и об интересах и пристрастиях автора.

Один из любимых жанров автора, введённый уже в первые книги серии «История Государства Российского», «портрет в историческом интерьере». В этих очерках автор пытается столько же оправдать, сколь и осудить, больше же всего – понять исторические персонажи, взвешивая на весах времени удачи и неудачи, достоинства и недостатки людей, в наибольшей степени определявших на разных этапах нашей истории пассионарные взлёты России. Вот почему рядом с государями-реформаторами, такими как Александр II, в книге есть и портреты тех российских императоров, которых ранее было привычно относить к «реакционерам». Ибо и в их правление были поразительные взлеты России в военном деле или поэзии, экономики или живописи… Этот толерантный подход сохраняется в книге и применительно к историческим персонажам второго плана, таким, например, как Победоносцев. Все помнят, кто был реакционером-противником реформ Витте и Столыпина. А то, что по его инициативе были созданы в России церковно-приходские школы, способствовавшие повсеместному распространению грамотности среди крестьянства, а это, в свою очередь, определило пассионарность российского крестьянства во время проведения аграрной реформы Столыпина, помнят далеко не все. И так во всех случаях – однозначных фигур в нашей истории не было. Пассионарии определяли пассионарность того или иного периода нашей истории, а этот период уже готовил будущих пассионариев. И так все десять веков, о которых идёт речь в данной книге.

В чём ярче всего проявлялась пассионарность нации? Прежде всего, в архитектуре. Если у пассионарности есть своя мелодия, то дошедшие до нас памятники архитектуры предстают перед нашими глазами как застывшая музыка той или иной эпохи. Эта мысль определила первый «альбом» в изобразительной части книги.

Нам хотелось, учитывая не совсем обычную концепцию этого издания, предложить не просто иллюстрации к каждому очерку или эссе, а создать имеющие право на самостоятельное существование своеобразные «видеоряды» образов, символизирующих пассионарность нации в разные эпохи.

Второй «темой» для такого «альбома» стала русская православная икона – хороший повод для читателя задуматься о роли православия в пассионарных взлётах русского народа.

Третий «альбом» кажется совсем уже случайным для иллюстративной концепции исторической книги – «ювелирное искусство, мелкая пластика». Непосредственной связи с пассионарностью у ювелирного искусства нет. Но согласитесь, что не может быть великим народ, не имеющий своей национальной идеи не только в архитектуре, вере, но и в красоте.

Прекрасны соборы и иконы, но красота в чистом виде, не одухотворённая православной верой, а созданная лишь на основе национального понимания прекрасного, дорогого стоит.

И последний «альбом». Тут уж вам, читатель, возразить будет нечего, ибо именно в «портретах» видна пассионарность народа. Этот приём я использовал ещё в книгах по истории России, написанных во второй половине прошлого века. Лица дворян до Отечественной войны 1812 года и после – разные, лица крестьян до освобождения от крепостного ига и после – разные, лица купцов, «выломившихся» из свободных людей, и тех, что стали предпринимателями, когда им дали свободу предпринимательства, – тоже разные. И у стрельцов и казаков разные лица.