Сергей Зенкин - Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов
- Название:Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Новое литературное обозрение
- Год:2011
- ISBN:978-5-86793-857-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Сергей Зенкин - Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов краткое содержание
Исторический контекст любой эпохи включает в себя ее культурный словарь, реконструкцией которого общими усилиями занимаются филологи, искусствоведы, историки философии и историки идей. Попытка рассмотреть проблемы этой реконструкции была предпринята в ходе конференции «Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов», устроенной Институтом высших гуманитарных исследований Российского государственного университета и издательством «Новое литературное обозрение» и состоявшейся в РГГУ 16–17 февраля 2009 года. Организаторы конференции — С. Н. Зенкин и И. Ю. Светликова. В настоящем сборнике публикуются статьи ее участников.
Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дрейф от «системного» к «действенному» пониманию идеологии можно проследить на примере двух книг В. Н. Волошинова «Фрейдизм» (1927) и «Марксизм и философия языка» (1929).
Автор «Марксизма и философии языка» пытается обосновать марксистскую семиотику — подчеркивает материальную выраженность знаков и социальную (то есть тоже материальную) обусловленность их идеологического содержания. Понятие идеологии определяется здесь как равномощное знаковой деятельности в целом:
Область идеологии совпадает с областью знаков. Между ними можно поставить знак равенства. Где знак — там и идеология. Всему идеологическому принадлежит знаковое значение [18] Волошинов В. Н. Философия и социология гуманитарных наук. СПб.: Аста-Пресс, 1995. С. 222.
.
«Идеология» служит для Волошинова материалистической альтернативой «культуры» — последнюю он не раз упоминает с негативной оценкой, в связи с «идеалистической философией культуры и психологистическим культуроведением» [19] Там же. С. 223, 224.
. Поскольку же культура имплицитно систематична, то ее антитеза тяготеет к антисистемному началу «стихии», которое противопоставлялось ей в русской общественной мысли начала XX века (ср. А. Блок, «Стихия и культура», 1908). Критикуя неполноценный, чисто интеллектуальный характер «сложившихся идеологических систем», автор книги вместо них формулирует свое собственное понятие «жизненной идеологии»:
Всю совокупность жизненных переживаний и непосредственно связанных с ними внешних выражений мы назовем, в отличие от сложившихся идеологических систем — искусства, морали, права, — жизненной идеологией. Жизненная идеология — стихия неупорядоченной и незафиксированной внутренней и внешней речи, осмысливающей каждый наш поступок, действие и каждое наше «сознательное» состояние [20] Волошинов В. Н. Философия и социология гуманитарных наук. СПб.: Аста-Пресс, 1995. С. 307–308. Ср. постоянно повторяемое в книге сопряжение двух понятий — «идеологическое» и «жизненное», например: « Слово всегда наполнено идеологическим или жизненным содержанием и значением » (Там же. С. 285).
.
Таким образом, жизненная идеология — не «система», но «стихия», она образуется не из абстрактных категорий или ценностей, а из конкретных «переживаний» и «выражений», из индивидуальных высказываний и соответствующих им актов «внутренней речи».
В более раннем «Фрейдизме» идеология как конкретно-социальное содержание дискурса привязана не к личным, а к социально-групповым интеллектуальным жестам, к интересам и представлениям определенных классов. В ней есть «доминанта» (термин, по-видимому заимствованный у литературоведов-формалистов и восходящий к А. А. Ухтомскому):
Во всяком идеологическом течении, которое не остается достоянием узкого круга специалистов, а захватывает широкие и разнообразные читательские массы, не могущие, конечно, разобраться в специальных деталях и нюансах учения, — всегда может быть выделен один основной мотив, идеологическая доминантавсего построения, определяющая его успех и влияние. Этот основной мотив, убедительный и много говорящий сам по себе, относительно независим от сложного аппарата своего научного обоснования, недоступного широкой публике [21] Там же. С. 89–90.
.
Для «фрейдизма» таким основным мотивом является, по Волошинову, биологизания социальной жизни, в свою очередь объясняемая упадочным мироощущением буржуазии XX века. Здесь тоже в качестве общей рамочной модели взято расхожее понятие общественной мысли рубежа веков — понятие декаданса:
Кажется, словно люди этих [упадочных. — С.З.] эпох хотят уйти из ставшей для них неуютной и холодной атмосферы истории и укрыться в органическую теплоту животной стороны жизни [22] Волошинов В. Н. Философия и социология гуманитарных наук. СПб.: Аста-Пресс, 1995. С. 92.
.
Психоаналитик не колеблясь опознал бы в этом «органически теплом» укрытии от внешнего холода метафору материнской утробы — то есть Волошинов, по-видимому бессознательно (!), сам психоанализирует психоанализ, для интерпретации его основного «идеологического мотива» пользуется его же объяснительной схемой. Во всяком случае, идеология здесь безусловно отождествляется прежде всего с желанием, влечением, то есть с силой, которая действует на социальных индивидов и социальные группы и которая важнее, чем «специальные детали и нюансы» той или иной идеологической системы («учения»).
Если у Волошинова различие в определениях идеологии остается имплицитным и выражается скорее оттенками употребления этого слова, то у двух французских теоретиков послевоенного периода — Ролана Барта и Луи Альтюссера — эти различия проступают более отчетливо.
Барт в «Мифологиях» (1957) критикует идеологию, понимая ее, подобно Волошинову, главным образом через «жизненный», повседневно-семиотический опыт людей. Однако такая идеология не вырабатывается человеком в индивидуальных актах высказывания; она лишь воспринимается им, а «автором» идеологии является Общество, гипостазируемое в традиции Дюркгейма и французской социологической школы; фактически речь идет о дюркгеймовских «коллективных представлениях», имеющих социально-системный характер. В позднейших работах «Риторика образа» (1964) и «Основы семиологии» (1965) Барт дает и строго семиотическое определение идеологии-системы — это весь план содержания коннотативных знаков, функционирующих в обществе:
Область, общая для коннотативных означаемых, есть область идеологии, и эта область всегда едина для определенного общества на определенном этапе его исторического развития независимо от того, к каким коннотативным означающим оно прибегает [23] Барт Р. Риторика образа // Барт Р. Избранные работы. С. 316. Перевод Г. К. Косикова.
.
Из безличного, социально внушаемого характера идеологии вытекает ее безответственность : зараженный ею человек принимает ее не по сознательному выбору, а неосознанно, как нечто «естественное», слепо следуя общепринятому мнению («доксе»), транслируемому через коннотативные механизмы культуры [24] Любопытно, что один из таких механизмов может, по Барту, имитировать «разоблачение предрассудков» — классическую интеллектуальную операцию просветительской критики. Анализируя один из типичных сценариев рекламы, Барт саркастически резюмирует его риторическое «послание», где «предубеждением» фактически объявляют самостоятельное критическое мышление: «Вот и мы тоже избавились от дорого стоившего нам предубеждения — действительно, оно стоило нам слишком дорого, слишком многих сомнений и возмущений, слишком мучительной борьбы и одиночества» ( Барт Р. Операция «Астра» // Барт Р. Мифологии. М.: Академический проект, 2008. С. 108).
; соответственно, он и в жизни следует ей слепо и некритически. Его субъективность сведена к смутной, пассивной субъективности реципиента.
Шрифт:
Интервал:
Закладка: