А. Оппенхейм - Древняя Месопотамия: Портрет погибшей цивилизации

Только связав царские надписи с литературным фоном, можно объяснить их разнообразие и непрерывные стилистические изменения. Мы видим, как цари династии Хаммурапи перечисляют благодеяния, которые они желали получить от богов за свое благочестие; халдейские цари (за исключением упоминания Набопаласаром о его победе над Ассирией) избегали говорить о своих противниках и конкретных победах в отличие от ранних вавилонян и в особенности от ассирийцев. Если коснуться новшеств, то стоит вспомнить Набонида, который оживлял надписи диалогами; в них принимали участие боги, жрецы, умершие цари и ремесленники. Самсу-илуна оставил нам уникальную надпись, в которой рассказывается о том, как боги на небесах беседуют о нем. Набонид цитирует в ученом стиле тексты документов, найденных его людьми в руинах храмов, которые он перестраивал. В одном случае он даже приводит текст надписи касситского царя, которая иначе была бы для нас потеряна [14]. Другим новшеством является и то, что ему нравится упоминать, а иногда и пересказывать свои сны. Для того чтобы закончить этот выборочный разбор стиля царских надписей, следует еще упомянуть повторявшееся в надписях Ашшурбанапала описание его обучения и успехов как ученого и воина, включающее заимствованный из шумерийских царских гимнов полуторатысячелетней давности топос. Это иллюстрирует непрерывность и цепкость живой литературной традиции, отличной от той традиции, которая застыла и сохранялась в царской библиотеке Ниневии. Тот, кто захочет написать историю месопотамской литературы, претендующую на нечто большее, чем перечисление имеющихся фрагментов, вынужден будет обратиться к материалу этих постоянно менявшихся царских надписей.

Месопотамские писцы сознавали важность надписей, которые можно было найти на статуях и вотивных предметах, но при этом руководствовались скорее всего тем, что эти надписи представляли антикварный и литературный интерес, нежели понимали их историческую ценность. У нас есть копии (средневавилонского и нововавилонского периодов) более древних надписей, часто воспроизводящие и начертания знаков на подлиннике. Благодаря этому интересу мы знаем многое о древнеаккадском периоде и правлении царей III династии Ура. Использование подобного исторического материала в чисто идеологических целях начинается еще со старовавилонского периода. Писцы стали собирать надписи (например, из святилища Туммала в Ниппуре) [15], чтобы подкрепить примерами веру в то, что благочестивые правители пользовались расположением богов, а те, кто недостаточно уважал храмы, погибали в результате божественного вмешательства. Такого рода представления были распространены по всему древнему Ближнему Востоку. Писцы также переписывали подлинные или вымышленные послания выдающихся царей, попадавших в необычайные положения [16]. Имена, подвиги, победы и преступления знаменитых правителей, по-видимому, сохранялись в какой-то устной традиции, поддерживаемой скорее храмами, чем дворцами. Историческое прошлое, естественно, волновало дворец весьма недолго, причем его интересовали вопросы, связанные с современностью; но ученые, администраторы и специалисты, жившие в храме, были заинтересованы в сохранении преданий, укреплявших престиж святилища. Из этих записанных и незаписанных повествований, должно быть, и вышли сборники поговорок, ''царские списки'', хроники и прежде всего упоминания знаменитых царей древних времен в собраниях знамений. Среди них, если только говорить о наиболее известных персонажах, Ку-Баба, корчмарка, основательница III династии Киша; Шульги, самый могущественный царь III династии Ура, и Эрра-имитти, представитель династии Исина, погибший странной смертью. Литературно переработанные, эти рассказы превратились в легенды, которые связывались с основателями династий или царями, потерявшими власть при необычайных обстоятельствах, такими, как, например, Саргон Аккадский или Ибби-Суэн из Ура п. Саргон оставался полумифическим персонажем в течение почти всего II тысячелетия до н. э. Историю о его рождении и о том, как его бросили в реку, а затем спасли, когда он в корзине плыл по Евфрату, как достиг власти и, наконец, о самом главном, о военных кампаниях, в которых он принимал участие, приключениях, победах и неудачах и завоевании им запада - обо всем этом охотно читали и в египетской Амарне, и в Хаттусасе в Анатолии, и не только читали, но и переводили на хурритский и хеттский языки. Текст эпического произведения Sar tamharirn посвящен деяниям Саргона; о подвигах его сына Нарам-Суэна рассказывается в произведении, которое ассириологи когда-то назвали кутийской легендой.

Здесь мы снова встречаемся с топосом отчаянных ситуаций, превращаемых в победу, и находим повесть о подвигах царя-воина в таких отдаленных районах, как Малая Азия и остров Дильмун. Копии этого рассказа найдены в столице хеттов (на аккадском), а несколько фрагментов (более позднего времени) в Ниневии и Султантепе.

Не только цари далекого прошлого, но при определенных обстоятельствах также и здравствующие правители, повелители недавнего прошлого могли стать героями литературных произведений, если какие-либо поразительные события случались с ними. Такими событиями были, например, военный триумф Тукульти-Нинурты I, первого ассирийского царя, завоевавшего Вавилон; или разрушение этого знаменитого города эламитами (при Кутир-Наххунте); или блестящие успехи Навуходоносора I, царя Вавилона, воевавшего против эламитов. Перед вавилонскими поэтами и писцами стояла трудная задача объяснить трагедию Вавилона, покинутого своим богом Мардуком и завоеванного врагами. Так, знаменитый набег хеттского царя Мурсилиса был основанием для появления литературных текстов, в которых Мардук, подобно царю в царской надписи, говорит от своего имени о путешествии на запад - в связи с тем, что его изображение увезли туда и о возможности своего возвращения. Завоевание Вавилона, по-видимому, послужило толчком к созданию другого поэтического творения, известного как ''Эпос об Эрре''. Там в сжатом и малоизящном рассказе ответственность за катастрофу возлагается на младших богов, плохо управлявших страной во время вынужденного отсутствия по важным причинам бога Мардука. Поэма входит в группу произведений сходного характера, что показывает новый подъем литературного творчества в критическое пятисотлетие от царствования Навуходоносора I (1126 1105 гг. до н. э.) до появления знаменитого царя, принявшего то же имя (Навуходоносор II, 605-562 гг. до н. э.), в Вавилонии, которая снова начала медленно подниматься к власти и славе.

У ассирийских поэтов и придворных бардов, когда им приходилось воспевать победы такого великого царя, как Тукульти-Нинурта I, над касситскими правителями Вавилонии, задача была гораздо более легкой. В этом подлинно историческом эпосе мы находим то же восхищение битвами и резней, то же поношение врагов, такое же восторженное описание побед, которое часто встречается (хотя и несколько ослабленным от беспрестанного повторения) в царских надписях современных и более поздних ассирийских царей.