Лев Сирин - 1991: измена Родине. Кремль против СССР

– И чего вам не жилось спокойно-то? Зачем надо было начислять себе миллионные зарплаты, на которые ничего толком тогда купить было нельзя, да еще демонстративно платить с них десятки тысяч партийных взносов?

– Да, скандал начался именно из-за партийных взносов, но дело в том, что «вытащить» крупную сумму через фонд заработной платы мы решили потому, что государство в начале 1989 года запретило кооперативам расплачиваться наличными деньгами; в кассе можно было иметь не больше 100 рублей в день. Это было ужасно! Как можно безналом оплатить, скажем, докеров в порту? Железнодорожные вагоны нам тоже давали только за нал… Вот чтобы спокойно в течение года жить с официально обналиченными деньгами, мы с моим заместителем начислили себе зарплаты в 3 миллиона рублей за январь 1989 года, заплатили, как и полагалось, с них налоги – подоходный и за бездетность, – а он даже те злосчастные партийные взносы в размере 90 тысяч рублей; кстати, чтоб молодому поколению было понятно: 3 миллиона рублей тогда – это примерно сегодняшние 3 миллиарда.

Партсекретарь, когда увидел такую сумму партийных взносов, сгреб ее двумя руками в ящик стола, накрыл его своим телом и тут же, в панике, позвонил в Московский горком партии. Те сразу же перезвонили Горбачеву. Горбачев три дня молчал, думал, как на все это реагировать, а спустя этот срок, во время своей поездки в Киев, высказался там в том духе, что мы, мол, не позволим в нашей стране строить капитализм, как это делает один молодец, который «понавез в страну компьютеров и продал их втридорога». Слышать это было странно, потому что мы продавали наши компьютеры в 3 раза ниже госцены, которая тогда доходила до 150 тысяч рублей за компьютер.

– Большинству любая персональная реакция генерального секретаря в прямом эфире телевидения показалась бы тогда прежде всего не странной, а страшной… Когда вы поняли, что вслед за словами первого человека в государстве могут последовать малоприятные для вас последствия?

– Они последовали незамедлительно: в «Технику» сразу же пришло аж 6 комиссий – КРУ Минфина, ОБХС, КГБ, прокуратура, милиция и так далее. Были заблокированы счета, начались проверки. Тут-то я и понял, что до моего ареста остаются считаные часы, вот тут-то и появился журналист из «Московских новостей», вот тут-то меня пригласили во «Взгляд». Во время телеэфира я заявил, что мне грозит расстрел, что дело против меня организовано министром финансов СССР Гостевым, и добавил: «Сделайте процесс надо мной гласным, докажите, что я что-то украл, расстреляйте на Красной площади, а если нет, то увольте министра Гостева со справкой о несоответствии занимаемой должности». Эти слова из эфира вырезали, когда затребовали программу в Кремль, сами взглядовцы испугались, но они прошли в прямой трансляции по всей России, и, несмотря на то, что в Москве в это время была ночь, тут же были разбужены компетентные люди, которые затребовали запись эфира с моим выступлением.

Вскоре выяснилось, что по поводу моей ситуации страна разделилась надвое: шли мешки писем либо за то, чтобы меня расстрелять немедленно, либо за то, чтобы поставить вместо Рыжкова премьер-министром СССР; «средних» мнений не было. Меня поддержали так называемые «красные директора» со всего Союза, многие из которых открывали ногой двери в Кремле: «А парень-то прав! Мы принесли стране миллиарды, а у нас зарплата 300 рублей в месяц. Мы тоже должны получать 3 миллиона!..» Но самое удивительное, что по моему вопросу произошел раскол в самом политбюро: против меня выступили Рыжков и Крючков (в то время председатель КГБ СССР . – Авт. ), а за меня были Яковлев (секретарь ЦК КПСС по идеологии . – Авт. ) и – что самое интересное – Лигачев (секретарь ЦК КПСС, член политбюро . – Авт. ). Горбачев, увидев такой раскол, испугался.

– Кто был вашей «крышей» и в бизнесе, и в политических разборках? Почему вы так вызывающе себя вели?

– Повторяю, мне просто-напросто некуда было деваться. И собственно, в бизнесе у меня никакой «крыши» тогда не было. «Крышевали» или «наезжали» бандиты на каких-нибудь шашлычников, спекулянтов-фарцовщиков, но кто из них в конце 1980-х мог додуматься, что в кооперативе, который занимается какими-то программно-аппаратными комплексами, как раз и есть большие деньги? Так что, работая в hi-tech, мы обходились без всяких «крыш», без всякого интереса к нам со стороны криминала.

– После «Взгляда» на вас свалилось бремя популярности. Какие-нибудь дивиденды из него извлекли?

– Да, я стал популярен. Меня обсуждали на каждой кухне, в каждом автобусе, ко мне ринулась целая толпа журналистов. Меня приняли во Всемирное общество миллионеров – единственного человека из Советского Союза, и вот уже 25 лет я остаюсь его членом. Это общество делится на «Организацию молодых президентов мира» – молодых миллионеров, тех, кому еще не исполнилось 50 лет, их 7 тысяч человек из 71 страны мира, и «Мировых президентов» – тех миллионеров, кому больше 50 лет, с правом пожизненного членства. Сегодня, занимаясь инновациями, я, к примеру, могу поговорить с Уорреном Баффетом (один из крупнейших инвесторов в мире, один из богатейших людей мира . – Авт. )… Вы можете поговорить с Баффетом? А я, благодаря членству с ним в одной организации, это сделать могу. Всемирное общество миллионеров очень помогло мне в эмиграции, где я оказался, сбежав от расстрела; я был поддержан множеством людей из мирового бизнес-сообщества, в любой стране находил себе друзей, поддержку, деньги…

– Это всемирный капиталистический статус подвиг вас судиться с Советским государством?

– Нет. В 1989 году, после случая с «Техникой», которую государство, конечно, «убило», на волне своей скандальной популярности я избрался в Верховный Совет РСФСР. Стал неприкосновенным. После чего подал иск в Арбитражный суд СССР на Минфин и выиграл дело! Суд постановил вернуть мне 100 миллионов рублей, но никто ничего до сих пор не вернул. Ну, не вернули – и ладно, все равно было очень приятно выиграть судебный процесс у Минфина СССР, решение которого, кстати, дважды пересматривалось: после того, как постановление главного арбитра СССР попадало в ЦК, один из замов Рыжкова на нем писал: «Прошу пересмотреть!» и кидал обратно главному арбитру, тот тут же заболевал, а меня судил его заместитель Валерий Гребенников, ставший впоследствии главным арбитром России. До сих пор я благодарен ему за честность. Вердикт Арбитражного суда в мою пользу спас меня от кредиторов. Ведь через полгода после 70 миллионов плюс мы превратились в 29 миллионов минус: мы сорвали все контракты с западными фирмами, нам выставили неустойки, штрафы… Но я на законных основаниях всех отсылал в Минфин, показывал решение суда и говорил: «Из 100 миллионов – половина ваша. Берите!»