Милослав Стингл - Государство инков. Слава и смерть сыновей солнца

Именно здесь, в этом удивительном Тиауанако, и находится один из самых замечательных памятников индейской культуры всех трех Америк – так называемые Ворота солнца, вытесанные из одной огромной глыбы андезита и украшенные большим фризом, в центре которого находится изображение бога. По мнению многих исследователей, это и есть Виракоча. Этот же бог с Ворот солнца в Тиауанако изображен на тканях, относящихся к доинкской эпохе, и на множестве керамических сосудов, обнаруженных в различных районах Анд.

Всеандский создатель вселенной, сам никем не сотворенный, в Тауантинсуйу долгое время находился на втором плане. И лишь великий реформатор Инка Пачакути на собранном им знаменитом «теологическом соборе» в Кориканче вновь возвратил Веракоче то место в древнеперуанских религиозных представлениях, которое, как был убежден владыка, ему по праву принадлежало.

Образ «нового Виракочи», во всяком случае, в том виде, в каком его воссоздал Пачакути на «теологическом соборе» в Кориканче, во многом утрачивает свою конкретность и получает более философскую интерпретацию. В понимании этого Инки, Виракоча является некоей изначальной идеей, весьма далекой как от самих людей, так и от остальных богов. Он стоит над всеми, суверенный, самозародившийся, сотворивший всех и все вокруг. Он живет один, творит и плодит иначе, чем другие существа. Ему не нужна супруга. Он живет где-то в недоступных для человеческого взора глубинах вселенной. Тем не менее именно через этого столь удаленного от человека творца и нисходит на перуанских индейцев благословение, здоровье и мир.

В этот период в Тауантинсуйу в честь Виракочи воздвигается один, а позднее и второй храм. Первый храм находился в Куско, второй – в городе Каче. Кстати говоря, Храм Виракочи в Каче являлся одним из самых больших святилищ во всей империи. Его развалины сохранились до сих пор. Так, например, осталась стена главного здания святилища длиной в 90 метров. Во времена Пачакути овальное изображение Виракочи находилось и в центре основного «солнечного святилища» – в Храме Солнца в Куско.

Полагают, что в честь бога-творца великий Пачакути – правитель, возродивший культ Виракочи в религиозном мировоззрении индейцев империи инков, – сочинил множество гимнов. В отличие от большинства других произведений инкской словесности некоторые из этих великолепных гимнов, прославляющих Виракочу, сохранились до наших дней. Сейчас нам, конечно, трудно установить, действительно ли автором гимнов в честь Виракочи являлся сам Преобразователь Мира – Инка Пачакути. Это, собственно говоря, не так важно. Важнее другое: из глубины веков, с доинкских времен, до нас дошел голос доколумбовых индейцев Перу, и благодаря этому голосу мы можем оценить не только их литературное мастерство, но и их религиозные и философские воззрения, их понимание сущности мира.

В приводимых ниже полных своеобразия стихах мы ощущаем руку Пачакути, инки-правителя, который преобразовал образ конкретного бога-творца в нечто абстрактное, лишенное реальности, всемогущее и вместе с тем космически далекое для человека. Человек живет в поисках этого наивысшего, абсолютного существа и никак не может его найти. Пачакути – единственный поэт среди того бесчисленного множества анонимных литераторов Перу периода инков, имя которого нам известно. Весьма возможно, что именно он был автором следующего гимна:

Этот гимн в честь бога-творца, возможно, сочинил сам Пачакути, а может быть, кто-то другой, сделав это, однако, в духе инки-правителя. Теперь же послушаем по крайней мере первые строки одной поэтичной молитвы, с которой индейцы Тауантинсуйу обращались к Виракоче, прося об умножении рода человеческого:

Так звучит в «оригинале» приведенная выше рифмованная «молитва» об умножении рода человеческого, которая была обращена к Виракоче. В «оригинале» – это значит на «языке инков», а точнее, на государственном языке Тауантин-суйу, языке, который сам себя называл «руна сими», что буквально означает «человеческий язык» (или также «язык народа»).

Язык кечуа – звучный и мелодичный. Ударение в нем всегда приходится на предпоследний слог слова. Этот индейский язык имеет очень богатьш – словарный запас. Достаточно сказать, например, что кечуанско-испанский словарь, находящийся в распоряжении автора этой книги, насчитывает 1200 страниц.

Мало того, в кечуанском языке очень развито суффиксальное словообразование, позволяющее образовывать бесчисленное множество новых слов. О языке кечуа очень высоко отзывался гениальный чешский ученый Ян Амос Коменский в своем труде «Linguarum metho-dus novissima», ссылаясь при этом на данные Акосты.

Один из лучших знатоков языка кечуа, писатель-романист боливиец Хесус Лара, который сам пишет на языке кечуа, на примере одного из самых распространенных в общении восклицаний, «люби меня!», иллюстрирует исключительно богатые выразительные возможности этого языка, бывшего некогда государственным языком инков. Как пишет Хесус Лара, в его втором родном языке – испанском – этот призыв может быть выражен всего лишь одним способом – «амаме». На языке кечуа в этом случае можно сказать «мунаусай», что в точности соответствует нашему строгому «люби меня!». Индеец же, говорящий по-кечуански, может выразить эту просьбу и с помощью настойчивого «мамакууай». Если же ему хочется, чтобы его любили особенно нежно, он скажет «мунариуай». Желая оттенить в этой просьбе глубину своего чувства, он воскликнет «мунурикууай». Если же для него важнее акцентировать свою просьбу, тогда он скажет «мунальяуай». Если же любовь приходится вымаливать, тогда следует говорить не просто «люби меня», а «мунуакульяуай». Наконец, можно сказать также «мунарикальяуай» или же «мунарири-кульяуай». Впрочем, приводимые выше высказывания отнюдь не могут исчерпать всех имеющихся у инков-кечуа возможностей передачи этой одной-единственной ситуации на языке кечуа.