Александр Насибов - Тайник на Эльбе

Помещение банка, в котором находились главные сейфы, было расположено под землей. И сейчас большой бетонированный подвал, залитый ярким светом электрических ламп, с раскрытыми настежь дверями трех сейфов, с проломом в стене, представлял странное зрелище...

Войдя в хранилище, штандартенфюрер Больм проследовал к работникам, возившимся у одного из сейфов. Среди них выделялся рослый молодой человек в отлично сшитом костюме. Это был штурмфюрер Адольф Торп.

Он подвел начальника к стене, указал на пролом.

- Конец подкопа, - сказал Торп. - Начали метрах в двадцати отсюда, в люке канализационной системы. Придумано ловко. Вырытую землю ссыпали вниз, и текущая по трубе вода уносила ее.

У входа послышался шум шагов, лай: прибыли проводники с ищейками. Впереди шел солдат с черной овчаркой. Это был лучший вожатый с Цезарем.

- Можно начинать? - спросил Торп.

Больм кивнул.

Цезарь взял след, зарычал и метнулся к пролому. Туда же потянули и другие ищейки.

Истекло почти два часа с начала погони. Преследователи миновали несколько улиц, оставили позади вокзал с паутиной железнодорожных путей, достигли леса. Рассвело. Впереди бежали Цезарь и его проводник, за ними, немного отстав, еще двое солдат с собаками. В лесу движение замедлилось. Цезарь тяжело поводил боками. Две другие собаки выбились из сил и порывались лечь. Не меньше были утомлены и солдаты.

Больм и Торп оставили автомобиль, который подвез их к опушке, и тоже вошли в лес. Вскоре они нагнали проводников с ищейками. Вожатый Цезаря обернулся.

- След все свежее, - прохрипел он, с трудом переводя дыхание. Мы настигаем их...

Он не договорил, споткнулся и грохнулся на землю, выпустив поводок.

Больм и Торп продолжали путь. Вдруг они услышали голос солдата.

- Глядите, - кричал он, указывая на землю, - глядите, за что я зацепился!

Контрразведчики подбежали. Солдат показал им высовывавшуюся из земли петлю белого блестящего шнура. Торп взял ее, осторожно потянул.

Через несколько минут из земли были извлечены три парашюта.

2

Бомбоубежище было заполнено до отказа. Воздушная тревога в глубокую ночную пору согнала сюда людей прямо с постелей.

В помещении стоял негромкий говор. При каждом разрыве, когда стены и сводчатый потолок убежища начинали гудеть, а крохотная угольная лампочка металась на длинном шнуре, говор ненадолго смолкал. И тогда было слышно, как в дальнем углу всхлипывает ребенок.

Ребенка, пятилетнюю девочку, держала на руках женщина с печальными глазами и скорбно опущенными углами рта.

- Спи, Рози, спи, - говорила она, укачивая дочь. - Скоро все кончится, и мы пойдем домой.

Сидевшая неподалеку старуха в больших роговых очках пододвинулась ближе, поправила на девочке плед, порылась в ридикюле и, вытащив дешевую конфетку, протянула Рози. Та качнула головой, закрыла глаза.

- Возьми, - сказала старуха и наставительно прибавила: - Если взрослые дают, маленькие должны брать.

- Возьми, Рози, - прошептала мать.

Девочка конфету взяла, но есть не стала.

Старуха тяжело вздохнула и вытерла украдкой слезу. Бедные люди. Такая была чудесная семья! Но вот хозяина взяли на войну, и теперь пришло письмо в конверте с траурной рамкой.

Старуха осторожно обняла соседку, притянула к себе.

- Вот так-то лучше, - пробормотала она, когда женщина привалилась к ее широкому теплому боку. - Попробуйте вздремнуть, милочка.

- Хорошо, фрау Штрейбер.

- Бедняжечка вы моя, - прошептала старуха. - Спите, спите...

На рассвете фрау Штрейбер, Рози и ее мать покинули убежище. Жили они неподалеку, на восточной окраине Остбурга. Вдова Штрейбер имела маленький домик, оставшийся после мужа, - на его покупку супруги Штрейбер копили деньги почти два десятка лет. Такой же домик, но несколько дальше, был у соседки.

Старуха проводила соседку с девочкой до калитки и ушла. Вскоре маленькая Рози была раздета и уложена в постель.

Прилегла и Лизель. Но сон не приходил. Слишком велика была усталость, слишком возбуждены нервы. Женщина лежала на спине, плотно смежив глаза, часто и глубоко дыша. Вот дыхание ее участилось, сделалось коротким, прерывистым, она откинулась на подушку и зарыдала.

Лизель долго плакала, прижимая к губам подушку, чтобы не потревожить дочь. Затем стихла, задремала.

Ее разбудил шорох в коридоре. Она открыла глаза, села в кровати. Шорох повторился - на этот раз громче. Теперь было ясно слышно, как скрипнула рама того самого окна, что находилось в конце коридора и глядело в садик. Она затаила дыхание и отчетливо различила шаги.

Не помня себя от ужаса, Лизель соскочила с кровати, кинулась к двери, чтобы запереть ее. Но не успела. С той стороны нажали на дверь секундой раньше. Лизель оцепенела. Глаза ее были широко открыты, из прокушенной губы сочилась кровь.

- Лизель, - негромко сказали за дверью. - Лизхен!..

Женщина коротко вскрикнула и осела на подогнувшихся ногах.

- Герберт, - прошептала она, теряя сознание.

Герберт Ланге торопливо шагнул через порог, подхватив на руки жену.

3

Чрезвычайные обстоятельства вынудили Аскера идти в дом Ланге. Еще в Москве было решено: в этом доме не появляться. Ведь семья Ланге уже могла получить извещение о гибели Герберта. Правда, в своей супруге Герберт был уверен, она умела держать язык за зубами. Но, даже если согласиться с этим и довериться Лизель, дом все равно мог бы стать для них ловушкой: там имелась еще и пятилетняя Рози. Одно неосторожное слово ребенка - на улице, в магазине, соседям, - и разведчики будут схвачены.

Но случилось непредвиденное...

Их самолет, шедший в общем строю, отвалил в разгар бомбежки в сторону и направился в район вокзала. Неподалеку находился лес. Над ним, как это и было намечено, Аскер и Ланге выпрыгнули на парашютах. Приземлились удачно, быстро отыскали друг друга и грузовой парашют с солдатскими ранцами, зарыли парашюты.

Теперь предстояло пробраться на вокзал, дождаться утреннего поезда с Востока и вместе с высадившимися из него людьми покинуть станцию. Аскер и Ланге направились к опушке леса. Но там оказалась позиция зенитной батареи. Они подались правее, однако и здесь путь был перекрыт - вдоль опушки тянулась изгородь колючей проволоки, за которой виднелась стена. Пришлось предпринять глубокий обход, пройти с десяток километров, прежде чем они оказались у цели.

Истекали последние минуты ночи, до вокзала оставалось несколько сот шагов, когда на пути вырос патрульный.

- Пропуск, - потребовал он.

Аскер и Ланге остановились.

- Мы на поезд, - сказал Аскер. - Мы солдаты и идем на вокзал.

- Пропуск! - упрямо повторил солдат.

- Послушай, - сердито сказал Ланге, - не будь дураком. Ну откуда у нас пропуск? Мы с батареи, что позади, на опушке, идем к поезду, видишь - ранцы. Берегись, - добавил он с угрозой, - я еду домой, и если опоздаю, дождусь, когда сменишься, и так тебя отделаю, что мать родная не узнает.